 |
 |
 |
gordon0030@yandex.ru
Сталин
14.05.2003 
50:42
Стенограмма эфираКто такой Сталин? «Мастер революции», творивший из подручного материала личную сталинскую «вселенную», в которой все было возможно? Или Великий Инквизитор, как «величайший практик», использовавший «созидающую» силу зла? О философии истории сталинизма — автор книги «Тайная жизнь Сталина» историк Борис Илизаров.
Участник:
Илизаров Борис Семенович — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН
Материалы к программе:
Из книги: Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма.
ИСТОРИОСОФИЯ. Книга посвящена философии истории сталинизма. Точнее — историософским взглядам Сталина. Все остальное служит скорее в качестве фона. Правда, такого фона, который многим может справедливо показаться богаче и интересней описываемого объекта. Здесь же приводятся наиболее важные источники, из которых Сталин черпал историософские и научные идеи и конструкции, или литературные и исторические образы и личины. Особый разговор о том, как он в эти личины вживался и как он их в себе культивировал.
Как термин «историософия», так и комплекс проблем, связанный с философией истории, вряд ли можно отнести только к строго научным. Термин «философия истории» ввел лукавый, но мудрый Вольтер. Он сам себя испробовал в качестве историка и написал
Вольтер был великий философ и интеллектуал, и потому справедливо полагал, что историю надо не только описывать и переписывать, но о ней надо еще и размышлять. Но в научном, или, точнее, в философском смысле основы историософии были заложены Кантом и Гегелем. В советское время, особенно в период правления Иосифа Виссарионовича Сталина, размышления об истории, т. е. историософия была разрешена исключительно в рамках «исторического материализма». Этот плод сталинской мысли как «единственно верное учение» сыграл двоякую роль. С одной стороны, начисто отбил вкус к теоретическому мышлению у способных на это профессионалов, что привело к резкому снижению интеллектуального уровня научных исторических и философских работ а СССР.
Сам же Сталин уже в молодые годы отлично знал из работ Г. В. Плеханова, что существует особый раздел науки, именуемый «философия истории». С другой стороны, «инъекции» сталинского исторического материализма, введенные в массовое общественное сознание через школу, вуз, печать, литературу, театр, кино, пропагандистский аппарат и т. д., представляли собой смесь не самых примитивных на то время догматов о «движущих силах истории»,
В его любимом детище — «Кратком курсе» не единожды отмечается пророческое предназначение социальной теории. «Сила
Сталинская потребность быть причастным к образному ряду библейской истории была настолько велика и сейчас так очевидна всякому, кто пытается войти в его
На вершине могущества Сталину всерьез чудилось, что ему открылась вторая после Бога, самая великая тайна бытия — будущий ход истории человечества. Если Маркс и Энгельс пытались, как и многие до них, опираясь на свое понимание прошлого, это будущее предсказать, Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и другие большевики попытались практически реализовать марксистское предсказание, то Сталин пошел дальше всех — попытался надолго предопределить историю своей страны и в значительной степени всего мира.
Именно для этого Сталин как мог, на свой лад выстроил единообразную историческую ретроспективу и насильственно, как тавро, «выжег» ее в мозгах своих подданных. Многие до сих пор благодарны ему именно за этот указанный им смысл существования, страдания и умирания на Земле. И не просто на Земле, а в стране, называемой
Трудно судить о том, многие ли советские люди безоговорочно принимали эти догматы в качестве путеводной звезды, но то, что с конца
Я предлагаю читателю сообща бросить взгляд из сегодняшнего дня на то, как Сталин и люди, к идеям которых он в той или иной степени был причастен, изображали известный им отрезок исторического прошлого своей страны и других народов и сочетали его со своим настоящим и будущим.
Несколько соображений о миграции общечеловеческих идей и о роли таланта в социальной инженерии. Сталин (как и Гитлер) не только всю жизнь с явным удовольствием штудировал исторические сочинения, но и сам выступил в качестве генератора историософских «патриотических» доктрин, открыв для себя колоссальную агрессивно мобилизующую роль исторической науки, этой эмоциональной сердцевины любого тоталитарного механизма.
Конечно, не Сталин первым взял на вооружение и подчинил своим политическим интересам историческую науку, но он был первым в новейшей истории, кто попытался полностью ее монополизировать, переписать (и не раз!) в сознании многочисленных и с очень разной исторической судьбой народов СССР и народов «социалистического» лагеря.
Отвечать на вопрос — был ли Сталин гениальным политическим и государственным деятелем или посредственной авторитарной личностью, силою обстоятельств дорвавшейся до абсолютной власти в гигантской стране, как будто не наша задача. Но, по возможности, ответить все же придется, так как интеллектуальная деятельность Сталина, частью которой была его историософия, имела откровенно прагматический и прикладной характер. Сталинская историософия это не только некоторая система исторических взглядов и изменчивых мнений вождя, т. е. идеология, но и их воплощение в реальной политике и государственном строительстве. В чем в чем, а здесь сила воздействия идеологии и практики сталинизма на российское общество до сих пор явственно ощутима.
Портрет героя. Опорные точки портрета. Историческое портретирование Сталина дело, с одной стороны, не такое уж ремесленно сложное, а с другой, почти непосильное. В течение всей своей длинной (и биологически и политически) жизни он, оглядываясь на будущие поколения, целенаправленно упаковывал свое прошлое и настоящее в тысячи вполне благопристойных, отретушированных, отлакированных и словесно стерилизованных оболочек: фотографии, кинохроники, биографии, сочинения... Даже инициированные им беспрецедентные в мировой истории репрессии он облекал в оболочки «документированных» и «доказательных» судебных процессов, смешивал в одну кучу реальных УГОЛОВНИКОВ с миллионами невиновных. Вскрыть такого рода оболочки не так уж трудно. Рецепт известен. Так и хочется заявить, снимая их, мы без сомнения доберемся до подлинного Сталина. Достаточно только «вышелушить» его образ из этих заскорузлых оболочек и пелен. Но не будем наивны, «подлинного» Сталина, как и Цезаря Борджио, Ивана IV, Чингисхана и других личностей прошлого, в историческом пространстве нет. А есть нечто иное.
Источников, непосредственно отражающих скрытую интеллектуальную и духовную жизнь человека, почти нет. Лишь прерывающимся пунктиром обозначают некоторые внутренние процессы черновые и подготовительные материалы людей, привыкших излагать свои мысли на письме. Сюда же примыкают зафиксированные спонтанные комментарии и высказывания, как бы проговорки. Здесь же — пристрастия и предпочтения, выбор людей, авторов книг, выбор идей, художественных и исторических образов. Многое, конечно, зависит от темперамента и способности понимания. Но именно здесь историк может надеяться заглянуть за кулису души.
Сталин читал чрезвычайно много и очень много комментировал прочитанное. Читал не только как высший государственный и партийный чиновник читает документы. Он читал еще и как главный редактор, и как главный политический и духовный цензор огромной державы. Он читал и как обычный заинтересованный, но к тому же еще и как страстный человек, тут же комментируя для себя или других книгу, статью, рукопись учебника, романа или киносценария. Это небольшие, но все же лазейки, которые могут помочь проникнуть за непроницаемую завесу сталинской души.
Первая опорная точка — Сталин и Бог.
«Как вы это понимаете? Есть люди, которые больше боятся небытия, чем ада» (выделено мной. — Б.И.). Последнюю фразу Сталин отчеркнул на полях. И его можно понять — ад это все же существование, и не самое безнадежное. Небытие — абсолютное, безвозвратное Ничто, и оно — «ужасно».
Я думаю, я убежден, что здесь, как на дне сказочного океана, спрятана разгадка самой глубокой тайны сталинской души. Это тайна безграничной внутренней свободы, которой он почти достиг, став беспрецедентно неограниченным властителем. Точнее, он стал неограниченным властителем, когда понял, что чувства, благодаря которым спонтанно рождается в душе человека Бог (совесть, сострадание и т. д.), рационально уничтожаются критическим разумом, но и он, в свою очередь, уничтожается чувствами (Богом). Не будем упрощать — перед нами не знакомый материализм, и тем более не гуманизм в его крайних проявлениях, когда человек не просто приравнивается к Богу, а, порождая его, возвышается над ним. Пока выскажу только в качестве догадки, что как в молодости, так и в зрелые годы, всю жизнь Сталина грызли сомнения, а не является ли Бог такой же реальностью, как и человек? Он всячески избегал открытых высказываний на этот счет, но категорически запрещал выписывать в свою личную библиотеку атеистическую литературу, брезгливо называя ее «антирелигиозной макулатурой». По правде сказать, она почти вся была низкопробной. Но и к церкви как организации он, став властителем, относился с холодным прагматизмом. Со времен семинарского детства он знал истинную цену многим земным пастырям.
Сталин, страшась своей же собственной мысли, демонстрирует рисунком свое понимание полной свободы. Это свобода от любых последствий своих поступков, кем бы они ни порождались — его разумом (человеческим) или его чувствами (божественным). Сталкиваясь в реальности, они взаимно уничтожаются, как электрические заряды. Поэтому незачем и не на кого оглядываться: ни на Бога, ни на человечество. Абсолютно свободен! От добра и зла, от чувства вины за то и другое. Все, что он делал, вся его жизнь была посвящена достижению, а затем, удержанию абсолютной личной свободы.
Конечно, не все так прямолинейно и просто. Полностью освободиться от чувства вины и раскаяний, как и любому человеку, ему не удастся никогда. Так же как освободиться от Бога. И тому мы найдем немало отчетливых свидетельств.
Вторая точка — «Учитель из Тифлиса». Работая с архивом и библиотекой Сталина, я наткнулся на редкое издание пьесы Алексея Толстого «Иван Грозный». На одной из страниц сталинской рукой написано: «Учитель». Невольно мелькнула мысль — Сталин называет деспота Грозного своим учителем... Однако вскоре стало ясно — поторопился. За этой сталинской пометой стоит нечто большее, чем прямое указание на средневекового кровавого царя, как на учителя. Да и помета выглядит не совсем обычно. В свое время так же поторопился драматург Эдвард Радзинский, заявивший в телевизионном выступлении о том, что Сталин называл Грозного учителем. Вскоре об этом, как о достоверном факте, стали рассказывать школьникам учителя истории. На самом же деле к Ивану Грозному это помета Сталина не имеет никакого отношения.
В истории человечества «Учителями» народов называли не очень многих, главным образом пророков, и в особенности первенствующего из них — Иисуса из Назарета. Согласно евангельской традиции, Иисуса, как только он приступил в 33 года к своей проповеднической деятельности, стали именовать «Учителем» («реббе» на древнееврейском языке) простых людей. Затем он прошел обряд посвящения у Иоанна Предтечи, как Сталин у Ленина. Надеюсь, мне проститься столь кощунственное сравнение, но оно лежит на поверхности. Так же как «Учитель из Назарета», будучи во времени вторым после Иоанна Крестителя, стал в силу своей божественной благодати первенствующим, так и «Учитель из Тифлиса» возвысил себя над всеми, в том числе и над своим великим предшественником. Та самая таинственная аббревиатура, о которой говорилось раньше: «Т», «Тиф...», в ряде сталинских помет вполне отчетливо расшифровывается как «Тифлис». Ныне всем нам известен только один «Учитель из Тифлиса».
Третья точка — «Увы, увы! И что же видим мы?» Оказывается, Сталин задавался классически житейским вопросом: «Что значит быть хорошим человеком?» Оказывается, он между шестьдесят первым и шестьдесят третьим годами жизни задавался классически богословским вопросом: «А кто он, добродетельный человек?» И отвечал сам себе
Две последние, «романсные» строчки: «Увы, увы! И что же видим мы?...» — скорее всего обращены к себе же. Подтрунивал сильный духом, умный и деятельный вождь над рудиментами своих слабостей, небольшой ленью и в
Пятая точка — рисунки Сталина на полях «Истории» Дмитрия Иловайского. Сталин воспринимал историю
Пятая точка портрета — «Подвесить Брюханова за яйца. — И. Ст.» Конечно, ко всему этому сюжету можно отнестись как к грубой мужиковатой шутке одуревшего от напряженной работы Генерального секретаря партии и его товарищей, но есть в ней несколько невнятных намеков и скрытых смысловых пластов.
Лицо подвешенного довольно точно передает характерный «удивленный» взгляд Брюханова. Это говорит не только о цепкой и точной зрительной памяти Сталина, но и о его умении ухватить и передать в рисунке главную портретную черту образа, уловить его «гештальты». Но противоестественная поза подвешенного и блок с противовесом, используемый в качестве виселицы, — откуда они?
Известно, что Сталин в юности наблюдал публичную казнь через повешение, читал о таких казнях художественные отчеты любимых им грузинских писателей Ильи Чавчавадзе и Александра Казбеги. На национальных окраинах Российской империи показательные казни при большом скоплении туземцев практиковались вплоть до революции. Во время революции и Гражданской войны публичные изуверские казни и расправы устраивали и белые и красные, и зеленые, и националисты всех мастей. Есть свидетельства о том, что в 1918 году в Царицыне по личному распоряжению Сталина затопили в Волге баржу, трюмы которой были набиты пленными. Во время Отечественной войны Сталин вслед за Гитлером возобновил публичные казни. Если немцы устраивали публичные повешения партизан, то наши на отбитых у врага территориях творили расправу над изменниками. Говорят, после войны Сталин хотел начать процедуру «окончательного решения еврейского вопроса» публичными расстрелами осужденных по «делу врачей» на Красной площади. Так что между шуткой, слухами и реальностью дистанция могла быть минимальной.
Но я думаю, что этот рисунок воскрешает отголосок далекого сталинского детства. Хорошо известно, что, подрастая, мальчишки проявляют особую, сладострастную, а потому садистскую жестокость. Пробуждающиеся охотничьи и бойцовские инстинкты, первые волны сексуальности находят выходы в самых причудливых и даже диких формах. Чаще всего в виде мучения растений, животных, а иногда и себе подобных. Вздыбленная поза подвешенного Брюханова, конечности, напоминающие когтистые лапы,
Болезни, смерть и «бессмертие». О его специфическом природном обаянии говорит и то, что, несмотря на слабое здоровье и физические недостатки, он никогда не имел проблем с женщинами, даже в ссылках. Чем конкретно Сталин страдал до революции, об этом он, естественно, не распространялся. В годы ссылок и революционной деятельности, будучи чрезвычайно бедным, болезненным, неряшливо одетым и неприятным при общении в быту, Сталин тем не менее обладал мощным мужским обаянием и не упускал случая, чтобы завести любовницу. Женщины особенно чувствительны к необычному, к индивидуальности. Благообразный, аккуратный и усидчивый Вячеслав Молотов (оппозиционеры называли его «железной задницей») до конца своей бесконечно долгой жизни помнил, что в ссылке косматый Иосиф отбил у него любимую девушку Марусю. Нечего и говорить о том, что позже власть, от которой столь крепко пахло кровью, прибавила к его обаянию элемент ритуального поклонения, всеобщего обожания. И здесь уже не только женское, но и мужское население, чуя «подлинного» вожака, влилось в огромную массу искренних поклонников. Чаще всего, но не всегда, люди трезвели в тюрьме, лагере или в подвале у стенки. Лучшее средство от похмелья — собственная кровь. Я убежден, что кумиры человечества всегда вырастают на смеси огромного личного обаяния и безграничной жестокости. Страх — источник
Есть и другие факты, говорящие о том, что Сталин в повседневной жизни мог быть трусом, но — все же смелым трусом. Даже Троцкий однажды снисходительно написал: «Сталин лично не трус».
Сталина по несколько раз в году изводили инфекционные болезни. После вскрытия обнаружилось, что у него были еще и спайки в области кишечника. Они тоже могли давать ощущения внутреннего напряжения и постоянного дискомфорта. Болезни подстегивали подозрительность. Подозрительность обостряла приступы неврастении. Все чаще преследовали мысли о возможных покушениях и смерти. Все более он опасался за свою жизнь и за власть. И этот страх сублимировался в невероятную, холодную, сверхчеловеческую жестокость, которая в свою очередь быстро привела к окончательной душевной омертвелости. Именно поэтому он не боялся быть жестоким и не стеснялся им прослыть. Он даже очень хотел этого. В «Краткой биографии» ни разу не говорится, что Сталин добр или великодушен, зато несколько раз подчеркивается, что он нетерпим и беспощаден к врагам. Он не боялся, как выразился Н. С. Хрущев, быть «государственным убийцей». Но за это бесстрашие Сталин вновь расплачивался изматывавшими душу и тело хроническими болезнями. Так в очередной раз в истории России накручивался мощнейший виток огосударствленного зла.
Душа Кобы подлинного. У молодого Сталина была эмоционально богатая, хотя возможно, и не очень сложная душевная жизнь. Но по мере восхождения на пик единоличной власти, у него все меньше и меньше оставалось пространства для естественной душевной жизни, все чаще прибегал он к лицемерию, т. е. к бездушной, хотя, может быть, и яркой в том или ином обличий.
Любая революция делается романтиками, тем более революция социальная. Но идти впереди, быть вождем и вести всех за собой, не проявляя откровенного страха, можно и в бездну. Сталин был прирожденным романтиком.
Конечно же только романтик может вступить в одну из самых тогда маленьких по численности и влиянию на Кавказе революционных групп — в РСДРП. И все лучшие годы отдать нелегальной работе, тюрьмам и ссылкам. Он не один такой идеалист. Все радикальные партии России того времени состоят из подобных людей. Но он революционный романтик определенного свойства. Джугашвили — революционер с ущемленным национальным достоинством. С юности для него национальное и социальное угнетение были понятиями неразрывными. Отсюда — годами накапливавшаяся зависть, а с нею и злость, порождающие желание любым путем изменить ситуацию. Угнетателями были русские, олицетворявшие праведную силу Российской империи. Угнетателями были и грузины — те, что принадлежали к высшим и богатым классам и сословиям — служившие, как думали многие, в том числе и Сталин, верой и правдой интересам империи. С первых сознательных шагов все социальные проблемы он воспринимал на фоне национальных. Многонациональная Российская империя в XIX, XX веках и Россия в подкатившем XXI веке наводнена такими людьми. Россия удивительная страна, в которой представители всех наций, даже господствующей русской, считают себя хоть в
Как подлинный романтик, не спеша (а на самом деле стремительно, если мерить по человеческим меркам), этот «мастер революции» творил из подручного материала, доставшегося ему от Ленина и его сподвижников, свою личную сталинскую «вселенную». Там, в этой «вселенной», было все возможно. Там воплощались в реальную жизнь многие казалось бы абстрактные философские и экономические идеи Маркса, политические и государственные задумки Троцкого, Богданова, Бухарина, Ленина, Ивана Грозного, Гитлера и других исторических героев помельче или подревнее. Сталин не только сам как государственный деятель был творчески раскован и с каждым годом все более бесконтролен в своих поступках. При его поддержке создавалась атмосфера особой свободы «творчества масс», но, разумеется, в тех областях, где требовался особенно стремительный прорыв. А это в первую очередь — в сфере производительности труда, в экономическом освоении новых территорий, залежей ископаемых, в области разработки и освоения новых видов оружия, техники, военного искусства, в формах волеизлияний любви и преданности к нему и ненависти к врагам, в разведке и контрразведке, в системе ГУЛАГа и т. д. Таким образом, основные душевные чувства романтика — зуд первооткрывателя и хмель творца, захлестнувшие его еще в юности, не исчезали в нем никогда. Вопрос только в том — насколько жизнестоек плод, зачатый во хмелю, если даже это хмель первооткрывательства?
Сталин и Достоевский. Если на книге Л. Толстого Сталин оставил в общей сложности более тридцати помет и замечаний, то на одном из томов романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» — больше сорока.
В одном из мест романа, разобравшись с искренностью искренности посетительницы, старец Зосима предлагает развернутую характеристику того, что понимается под «деятельной» любовью: «Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень. Жалею, что не могу сказать вам ничего отраднее, ибо любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей свершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили. Любовь же деятельная — это работа, и выдержка, а для иных так пожалуй и целая наука». Работа и выдержка — вот качества, которые Сталин особенно ценил в себе и людях. Конечно, как и всякий человек, он иногда позволял себе ничего не делать, т. е. лень. Некоторые даже отмечали в нем длительные периоды ленивой задумчивости и прострации. Временами его захлестывали эмоции (все же кавказский человек!), причем не только приступы злобы и ярости, но и искреннего веселья, юмора и радости от полноты жизни. Но в целом он был чрезвычайно деятельным человеком, поскольку больше всего на свете любил власть. И терпением, выдержкой обладал отменной, чем резко отличался от многих своих кавказских соплеменников. Удачливый политический палач, изощренный социальный садист, осторожный и дерзкий интриган, он еще задолго до войны был убежден в особом своем предназначении, в особой исторической миссии возложенной свыше на него. Все удачливые правители с древнейших времен и до наших дней, явно или втайне, считают себя любимцами богов, Провидения и даже Бога единого. Все более догадываясь, что он является ставленником и орудием «тайного замысла» высших сил, он к концу тридцатых годов становился все более счастливым, а потому все более подозрительным. Его вера в себя была защищена вереницей удач и исполненных желаний, которые буквально преследовали его в последнее предвоенное десятилетие. И он очень боялся, что
«Из бесед и поучений старца Зосимы». «Русский инок» и
Душу свою Сталин не только никогда не выводил на «подвиг братолюбивого общения», а напротив — погреб ее под стальными плитами холодной рассудочности. Не знаю, как Ленин, но Сталин уж точно не был умом гениален, в том добром смысле, который имеет в виду Достоевский. Тем более он никогда не был искренен сердцем, а с христианской точки зрения он был отступником, атеистом и богоборцем, был гонителем церкви, его воспитывавшей и
В
Так «Отец, Любимый Вождь, Гений всех времен и Учитель народов» окончательно определился в отношении избранного
Те приятные качества, которые приписываешь себе, ты ищешь и с легкостью находишь в собственном народе, в своих родителях, детях, друзьях. То, что подозреваешь в себе гнусного, с легкостью обнаруживаешь у соседа, у врагов и у других народов. И в том и другом случае источник оценок один. Однако есть и разница: не отрекаясь до конца от своего грузинства, Сталин с годами все больше становился «русским». Об этом пишут дочь, Молотов, военачальники, об этом красноречиво свидетельствует предвоенная, военная и особенно послевоенная пропаганда. Отзвуки этой пропаганды до сих пор греют душу русским сталинистам и смущают души русским либералам. Но никто не осознает того, что не он стал русским по духу, а напротив, в людях, причисляющих себя к русским, он стал подмечать только те качества, которые любил и ценил в себе, но востребовал от них то, что отвечало нуждам текущей политики. Разумеется, делал он это неосознанно, интуитивно, как неосознанно востребуют те или иные качества любые вожди народов: от политиков до художников и проповедников. В любом народе есть все, и всего с избытком. И как только выделяется лидер (персональный или коллективный — не важно), он, востребуя те или иные качества, формирует их в устойчивые, на данный исторический момент, свойства народного характера. Меняется вызов времени, международная и внутренняя ситуация, меняется лидер, идеология, с ними всегда меняется «характер» народа. Такая смена характера не всегда происходит гладко и безболезненно, особенно на стыке поколений. Моисей водил «народ свой», а по существу кучку беглых трусливых рабов, сорок лет по пустыне, пока не воспитал из них жестоких завоевателей, которых возглавил Иисус Навин. Гитлер завершил воспитание нескольких предшествующих поколений немцев, преобразив по своему подобию уравновешенных, миролюбивых и расчетливых бюргеров и земледельцев
ЗАКЛЮЧЕНИЕ, или О воскрешении Григория Отрепьева в личине Генерального секретаря. Никакой связи между Григорием Отрепьевым и Иосифом Джугашвили нет. Между ними вообще нет ничего общего, разве что и тот и другой были воспитанниками церкви, и тот и другой отреклись от нее, оба волею случайных обстоятельств и личных качеств достигли высшей государственной власти. А дальше их жизненные линии резко расходятся: прах Отрепьева развеян пушечным выстрелом над Красной площадью, а душа предана анафеме. Прах Сталина покоится с миром и почетом на той же площади у древних стен Кремля. И в другом, еще более важном их судьбы расходятся. Несмотря на то что Отрепьев был монахом, он даже не мечтал о том, чтобы сосредоточить в своих руках духовную и светскую власть одновременно. А вот Сталину это удалось вполне. Так что известное определение Маркса о «привычке» истории повторять
Если и было в Сталине
Может быть, после долгих десятилетий сначала светлой христианской, а затем жертвенной
Я уже писал, что в сталинской библиотеке и архиве сейчас нет ничего такого, что послужило бы основанием для достоверного суждения о круге чтения молодого Кобы и его духовном и интеллектуальном уровне. Но есть одно исключение. Речь шла об отдельных номерах легального марксистского журнала «Просвещение» за 1911–1914 годы. В те годы скорее всего именно этот журнал, где несколько раз он печатался сам, был одновременно главным источником его политического и культурного образования. С десяток тонких книжечек журнала, которые Коба сохранил со времен своих ссылок, испещрены его замечаниями. Одна из статей Григория Зиновьева, с пометами Сталина, опубликованная в мартовском номере «Просвещения» за 1913 год, в очередной раз навела меня на мысль о парадоксе совместимости несовместимого, об органическом слиянии неслиянного. То «слияние льда и пламени», что невозможно в природе, на что она ставит непреодолимые запреты, вполне совокупно в человеческой душе и разуме. Как может священник и поэт, пусть и несостоявшийся ни в том, ни в другом качестве, но прекрасно чувствующий звучание «божественного глагола», как он может одновременно пылать злобой и возжигать ею людские сердца?
Здесь не место вдаваться в подробности того, все ли большевистские лидеры были подвержены ресентименту, т. е. действовали из чувства ненависти, зависти и мести к власть имущим, богатым и сильным мира сего, или же — из подлинного чувства сострадания к угнетенным? Но то, что в Сталине, который воспитывался с юности как будущий христианский священник, но переориентировался затем на мирские, социальные проблемы революционера, чувство ресентимента было определяющим, не вызывает никакого сомнения. Именно из него, из этого чувства можно безошибочно вывести ту, с годами всевозрастающую ненависть, которая для своего удовлетворения требовала все большее количество жертв. Обратим внимание и на то, что самые страшные годы «сталинщины» падают на зрелые годы его жизни, когда ему уже переваливает за пятьдесят. Обычно чувства человека к этим годам становятся все более сбалансированными и сглаженными. Не то с человеком ресентиментного типа.
«Он вполне искренне любил опять человечество».
Теперь мы можем позволить себе определить сталинизм в терминах романа Достоевского, как современное воплощение идей
Мистическая сторона сталинской теории социализма («религиозный атеизм», как выразился Леонтьев) и практическая сторона организации личного царства Генерального секретаря — предметы дальнейших исследований.
Библиография
Авторханов А. Загадка смерти Сталина. М., 1992
Вайскопф М. Писатель Сталин. М., 2001
Волкогонов Д. Сталин: Политический портрет. М., 1996
Громов Ф. Сталин: Власть и искусство. М., 1998
Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина: По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма. М., 2002
Медведев Р. О Сталине и сталинизме. М., 1990
Островский А. Кто стоял за спиной Сталина?
Радзинский Э. Сталин. М., 1997
Слассер Р. Сталин в 1917 году. М., 1989
Такер Р. Сталин: Путь к власти. 1879–1929. История и личность. М., 1990
Троцкий Л. Д. Сталин. М., 1990. Т. 1
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. М., 1990
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991
Яковлев Н. Н. Сталин: путь наверх. М., 2000
Тема № 252
Эфир 14.05.2003
Хронометраж 50:42
www.ntv.ru