Обратная связь
gordon0030@yandex.ru
Александр Гордон
 
  2002/Май
 
  Архив выпусков | Участники
 

Комиссия по чудесам

  № 105 Дата выхода в эфир 06.05.2002 Хронометраж 50:00
 
Что такое чудо? Как его определяют наука и религия? О чудесах истинных и ложных, о возможности научной интерпретации чуда, сегодня доктор геологии и председатель комиссии по чудесам РПЦ Павел Флоренский и кандидат физико-математических Валерий Захаров.


Материалы к программе:

А. В. Московский. Рецензия на книгу «Глас тихий». В марте 1999 года приступила к работе Комиссия по описанию чудесных явлений, происходящих в Русской Православной Церкви. В ее задачи входит: систематический сбор сведений о чудесных знамениях, документированное их описание, создание архива. Но в чем можно видеть смысл этой работы?

Здесь, видимо, главный — богословский. Что означают множественность и разнообразие чудесных явлений, их интенсивность и повсеместность? Чтобы верно судить об этом необходимы добросовестно отобранные факты.

Мировоззренческий также очень важен. Поскольку чудеса реальны, то мир наш устроен совсем не так, как говорят материалисты и атеисты. А значит и так называемая научная картина мира неисправимо ущербна, неверно отвечает на самые важные для всякого человека вопросы.

Сенсационность не нужна, но хорошо документированные, подробные и убедительные сведения о чудесных знамениях должны быть доступны всем: и тем, кто только на пути к храму, и тем, кто вошел в храм. Один убедительный и яркий рассказ сильнее иных проповедей и книг. И здесь есть о чем рассказать! Значит нужны тщательно подготовленные книги, видеофильмы, интернет-сайты, спецкурсы в православных учебных заведениях.

На исторический ясно указал архиепископ Мефодий (Герасимов): знамения и чудеса в духовном мире человека и в жизни Церкви имеют такое же важное значение, как и величайшие события во внешней жизни народов. Значит, они должны быть добросовестно исследованы, и знания о них бережно сохраняться, как сохраняются церковные и исторический реликвии.

Нет нужды повторять, что страна и Церковь переживают особый, критический период истории, и, мы убеждены, что множественность, интенсивность и повсеместность чудесных явлений — важнейшая особенность его. Насыщенность их велика даже в перспективе целой истории Церкви. Понимая это, вправе ли мы сделать вид, что как бы ничего и не происходит, дать сообщения о чудесных знамениях затеряться в подшивках текущей периодики?

А так было и не раз. Многие ли сейчас хоть что-то знают о киевских событиях 1923 года, о чудесном явлении иконы Божией Матери на отвесном берегу Дона под Воронежем в начале пятидесятых? Список можно продолжать долго...

После сказанного обсуждать политическую сторону кажется лишним, и говорим мы о ней без особой охоты. Но она все же присутствует.

Достаточно напомнить обстоятельства, связанные с канонизацией Царственных мучеников, на ту напряженную полемику, которой она сопровождалась в Церкви и средствах массовой информации, на то, какому давлению подвергались церковные иерархи. И здесь одним из аргументов в пользу канонизации послужили многочисленные знамения (мироточение, схождение Благодатного огня, другие события), связанные с чудотворной мироточивой иконой Царя — мученика.


Из книги: «Глас тихий. Божии знамения нашего времени. Альманах. Материалы Комиссии по описанию чудесных знамений, происходящих в Русской Православной Церкви. Выпуск 1». М., 2000.

П. В. Флоренский. Вступительное слово на конференции «Научные и богословские аспекты исследования Туринской плащаницы и чудесных знамений, происходящих в Русской Православной Церкви»:
Что такое чудо? Мы это знаем. Что такое вода, знаем, но как определить? Физики скажут одно, химики другое, мы третье. Так же и чудо. Знаем, что это — некое неординарное явление, необычное явление, но дать четкое, удовлетворяющее всех определение нелегко. Для нас, христиан, есть одно главное чудо — чудо пресуществления, которое совершается каждую Литургию, а все остальные чудеса, которые мы видим (исцеления и прочее) — все это третьестепенно по сравнению с тем, что происходит каждую Литургию в таинстве пресуществления Святых Даров. Или другое чудо, с которым мы встречаемся в Церкви: чудо рукоположения. Это чудо дает иерею возможность совершать евхаристию, отпускать наши грехи и делать многое другое, но во всем остальном, как правило, священник такой же человек, как и мы. (Я это подчеркиваю, потому что иногда приходится сталкиваться с людьми, которые считают, что рукоположение дает им право не только на священническое служение, но и право судить о науке, не будучи достаточно компетентными в той или иной специальной области.)

Чудеса можно разделить на два типа. Одни связаны с человеком психологически и ситуативно (это исцеления, помощь в делах, испрашиваемая в молитве и т. п.). Здесь нельзя поставить контрольный опыт, силен субъективизм, хотя и здесь могут быть собраны вполне достоверные свидетельства. Явления второго типа могут быть предметом наблюдения, их можно проверить, проанализировать, сохранить вещество. Ими мы и хотим заниматься.

Мы являемся современниками небывалого по масштабам в истории Церкви знамения — массового мироточения и обновления икон, именно это знамение вызвало к жизни деятельность нашей Комиссии. Наша главная задача сейчас не столько в изучении явлений такого рода (если это вообще возможно), сколько фиксирование их в своем внимании, в записях и видеозаписях. Часто, когда мы обращаемся к священникам с просьбой позволить записать мироточение на видеокассету, они говорят: «Зачем вам это? Ну что особенного, что икона мироточит?» И действительно, в церкви все время происходит что-то чудесное, ничего особенного в этом нет. А так как мы называемся комиссией, нас встречают обычно настороженно. (К одному батюшке под Щелковым мы приехали во время водосвятия, и когда он понял, кто мы, он на каждого из нас вылил по полчаши святой воды! Потом уже мы с ним подружились.) Мы можем понять нежелание фиксировать чудесное, но тем не менее это делать надо. Господь дает нам знамения, и надо сохранять память о них во славу Божию. Что нужно для этого делать? Многие из нас сталкиваются с реальным чудом. Прежде всего надо записывать время, составлять подробное описание увиденного. По возможности желательно сделать фотоснимок или видеозапись. Это не помешает сохранять должное благоговение к чуду. Но все-таки будем помнить, что чудо — это обычная форма существования Православной Церкви.
А. Б. Салтыков (1900–1959, искусствовед). «О чуде»:
Большим соблазном в религии для современного человека является чудо. С точки зрения современного натуралистического просветительства чудо есть нарушение космической закономерности. <...>

Радикальный вывод из этой точки зрения на чудо — принципиальное отрицание всякой возможности его и признание свидетельства о чудесах в религиозных источниках в лучшем случае астрологической аллегорией или легендарной фантастикой, а в худшем — самообманом недалеких людей или сознательным шарлатанством жрецов и правителей, в своих интересах играющих на суевериях темной народной массы. С другой стороны, компромиссная точка зрения натуралистической апологетики, также в сущности отрицающей чудеса, стремится всем чудесам дать аллегорическое толкование или подыскать естественное объяснение...

Главная ошибка этих рассуждений та, что чудо понимается чисто внешне, только как нарушение природной закономерности, рассчитанное на определенный внешний эффект. Такой внешний только эффект чуда как необычного явления и погоня за ним справедливо рассматривается христианством как величайший религиозный обман. <...>

Истинное чудо никогда не бывает случайным, но является в силу внутренней духовной необходимости, и смысл его вовсе не в принудительном овладении волей человека путем воздействия на него внешнего эффекта, а в раскрытии ему внутренней, духовной стороны жизни. Религиозный смысл чуда, преодоления ограниченности эмпирии как раз и состоит в выявлении той внутренней закономерности мира, только слабым и неверным отблеском которой является закономерность, обычно данная нам окружающей нас эмпирической действительностью. И чудо бывает лишь там, где есть вера, то есть свободная готовность принять раскрываемый им внутренний смысл.
А. М. Любомудров. «Знамения от икон в конце ХХ века»:
Слово миро имеет несколько значений. Одно из них обозначает искусственный состав из различных благовонных веществ, который после освящения употребляется в церковном таинстве миропомазания. Другое значение — маслянистая влага, образующаяся сверхъестественным образом на иконах или святых мощах. Лабораторные анализы показывают, что это жидкость органического происхождения, иногда напоминающая оливковое масло, но каким образом она возникает на святынях, остается необъяснимым. В результате исследования влаги, взятой с одной из плачущих икон, установлено, что «это самые настоящие слезы». Миро не изводится из вещества иконы, а возникает на ней «из ничего». В широком смысле слова в современной литературе под миротечением понимается любое чудесное появление влаги на иконах и священных предметах.
Из брошюры, изданной в 1925 году в Новгороде по материалам расследования случаев обновления икон. Документ включает в себя изложение «состава преступления» с точки зрения властей, показания обвиняемых и заключение следователя об их виновности:
При осмотре Экспертной комиссией иконы, отобранной от г-на Сорокина, установлено, что обновление ее произведено путем протирания стекла иконы мокрой тряпкой, причем были повреждены и переколочены фольговые украшения.

При осмотре экспертами иконы, отобранной от гр-нки Александровой, установлено, что по чисто физическим показаниям, доска с изображением Богоматери от времени выгнулась и ввиду этого изображение иконы плотно прилегло к стеклу.

Таким образом, изображение осталось чистым, а остальные части иконы от сырости и воздуха потемнели и резко выделяли лик Богородицы.

Икона действительно темнела, и это происходило на глазах присутствующих. Для осмотра иконы были приглашены комсомольцы, члены Сельсовета и священник Нагорский, на глазах коих икона постепенно темнела... При осмотре Экспертной комиссией иконы, отобранной от гр. Григорьева, установлено, что обновление ее произведено путем протирания стекла с наружной стороны и удаления, таким образом, грязи и копоти, затемняющих лик иконы. Потемнение же иконы было вызвано тем, что за нижнюю планку ее окантовки было налито деревянное масло, которое по закону котеллярности (капиллярности. — Ред.) поднималось вверх по бумажному изображению иконы и создавало медленное ее потемнение.
Ю. Рерих. «Чудеса над горою Фавором. Чудесные облака и свет. Рассказ паломника»:
Утомленные и полные впечатлений ехали в автобусе, когда уже шла поздняя Божественная литургия. По голубому небу вновь поплыли воздушные облака. И наши взоры опять устремлялись на удаляющийся Фавор... Недалеко от православного храма присоседился католический. Какова же была радость, даже торжество, всей нашей паломнической группы, когда мы заметили, что облака не удостаивают чести проплыть рядом с католическим собором. Казалось бы, что стоит пролететь по пути лишних 400–500 метров? Однако невидимая рука упорно отводила их в сторону: достигая православного храма, они поворачивали в сторону и тут же растворялись в воздухе, оставив после себя лишь неизгладимые впечатления в нашей памяти и видение Фаворского света в человеческих душах.

Из статьи В. Захарова «Естественнонаучная апологетика (положительный взгляд физика-теоретика на религию)».

(Наше предстояние перед чудом связано с тем, что чудо принадлежит как бы другому миру, миру, где существует другая причинность. Как же согласовать эти два мира и эти два типа причинности? — В. С.)

Конечно, научное и религиозное понимание Откровения отнюдь не тождественны. Но очевидно, что при понимании единства цели расхождение в методологии не могло само по себе привести к антагонизму. Отчего же религия и наука непримиримо и на века восстали друг на друга? Видимо, причина конфликта сокрыта глубже, чем полагали и ученые и Церковь.

Существуют физические доказательства бытия Бога. Последние все основываются на умозаключениях от следствия к причине (от видимого творения — к невидимому Творцу). Между тем принцип причинности отнесен Кантом к числу синтетических априорных идей и, стало быть, тоже является принадлежностью чистого разума, а не бытия. Физический принцип причинности (названный Кантом принципом естественных причин) относится только к феноменам — природным явлениям, к числу которых никак нельзя относить Бога. Если Бог является причиной мира, то это следует понимать в смысле совсем другой причинности, которую Кант назвал свободной. Мы приходим к антитезе, весьма неблагоприятной для физического доказательства: Бог не подчиняется той причинности, которой оперирует наука. Как же уловить Бога на путях причинно-следственных? Как возможна физическая апологетика?

Если возможна, то при непременном условии: физика должна владеть иной, метафизической причинностью, той, которой владеет Откровение, — «свободной причинностью». Только на ее путях возможно богопознание, и только на этих путях возможно преодоление рокового дуализма между верой и знанием.

Две причинности — два миропонимания. Различие типов причинности строго выявилось в работах Эммануила Канта, создавшего учение о свободе воли. Открытый Кантом мир свободы означал, что, наряду с физической («естественной») причинностью, следует допустить иную причинность, «свободную», или «не зависящую от механизма всей природы». Третья антиномия Канта показывала, что свободная причинность не может быть отвергнута чистым разумом — она принадлежит к сфере иного, «практического разума».

Различие в причинностях порождало два принципиально противоположных типа понимания, или объяснения мира. Человеческая потребность в познании преимущественно выражается в потребности отыскивать причины, но — заметьте — в религиозном познании эта потребность проявляется не в меньшей степени, чем в научном. Понимание явления всюду означает объяснение незнакомого через знакомое, в соответствии с уже отмеченным психологическим характером самого понятия «доказательство», — различие состоит лишь в том, что принимается за это знакомое. Естественная причинность не выходит за пределы природного мира, для физика все знакомое находится здесь же, в познаваемом мире. В религиозном же объяснении «знакомое» (Бог, нечто хорошо знакомое верующему) лежит за пределами явлений и не проверяемо внешним опытом. Поэтому Галилей и Декарт отвергали так называемые «финальные» (окончательные), потусторонние причины как ненаучные, и они были правы с точки зрения создаваемой ими научной картины мира. Галилей указал, например, сколь бессмысленно было бы доказывать справедливость учения Коперника с помощью ссылки на финальную причину — волю Бога: она физическому познанию недоступна, а Богу одинаково легко было бы заставить и Землю вращаться вокруг Солнца, и наоборот. Поэтому классическая механика изгнала свободу воли из научного обихода: воля Бога оказалась совершенно ненужной для описания мира. И когда Наполеон спросил Лапласа, почему в его «Небесной механике» не упоминается имени Бога, ученый имел полное основание ответить: «В этой гипотезе я не нуждался».

Эти слова Лапласа выражали истинное отношение науки к религии: наука не опровергает религию, да и не может это сделать, однако, объясняя явления (например, движение планет) без ссылок на Бога, она делает религию ненужной, излишней для познания.

С этим и сейчас мог бы согласиться любой ученый. И сейчас ни один физик не ссылается на Бога для объяснения явлений. И до сих пор ссылка на Бога означает, с точки зрения физика, отказ от науки и научного метода. Но это вовсе не означает, что наука делает религию не нужной для ученого — вытесняет Бога из его сознания. Иначе трудно объяснить, почему из шести самых великих ученых XVII в. трое — Галилей, Декарт и Лейбниц — были верующими рационалистами, тогда как трое других — Кеплер, Ньютон, Паскаль — были мистиками, веровавшими не только в сотворение мира, но и в промыслительное действие Бога в мире. Ньютон представлял себе Бога как «бестелесное Существо, живое, разумное, всемогущее», которое не подчиняется естественной или логической причинности, но само из себя создает причинный миропорядок природы. Не Бог существует в пространстве и времени — Он сам своим существованием производит пространство и время, абсолютные формы бытия Его творения.

Остается фактом: физика после Ньютона сделала выбор, противоположный ньютоновскому. Она пошла по пути отказа от метафизики и от Бога — по пути позитивизма. До сих пор большинство физиков по своему мировоззрению являются позитивистами — отрицают все метафизическое. Позитивизм не признает свидетельство физики о метафизической причинности и ставит целью изгнание идеи Бога из мировоззрения. Делается это с помощью следующего приема: всякая внеопытная реальность объявляется не реальностью, а лишь абстракцией, существующей только в голове ученого. Так, квантово-механическую ψ-функцию позитивисты интерпретируют лишь как некоторое вспомогательное математическое понятие, для которого удобно записывать уравнения.

Метафизическая причинность в современной физике. Квантовая теория также установила, что процессы в микромире не детерминированы полностью, так что невозможно однозначно предсказывать поведение электрона в атоме. Состояние атома определяется лишь ненаблюдаемой ψ-функцией, для наблюдателя же оно изменяется спонтанным образом, или, можно сказать, оно свободно, причинно не обусловлено. Это дало возможность некоторым ученым (Нильс Бор, Поль Дирак) говорить о невероятной прежде вещи — «свободе воли электрона».

Естественнонаучную обусловленность поведения электрона и «финалистский» (целенаправленный) способ объяснения этого поведения на основе «свободы воли» Бор считал хотя и взаимоисключающими способами описания, но, тем не менее, не противоречащими друг другу («оба способа описания взаимно исключают друг друга, но не обязательно противоречат друг другу»). Это парадоксальное на первый взгляд утверждение представляет собой знаменитый принцип дополнительности Бора, который он распространил также на философию и религию. Чтобы понять такую совместимость взаимоисключающих понятий, следует вдуматься в фразу, которую любил повторять Бор: «Противоположность верного утверждения — ложное утверждение. Но противоположностью глубокой истины может оказаться другая глубокая истина».

В этом смысле можно теперь сказать: два исключающих одно другое миропонимания, отвечающие двум противоположным типам причин — естественным и финальным, — это две противоположные друг другу глубокие истины. На одном типе причинности основана наука, на другом — религия. В этом смысле можно понимать противоположность науки и религии, как противоположность двух глубоких истин. Апологетика может строится на любой из этих двух противоположных друг другу глубоких истинах. И теперь видно, что обе противоположные апологетики — научная и христианская — не противоречат одна другой, а дополняют одна другую.

Без метафизики физик воспринимает мир чисто материалистически — впадает в рабство к этому миру и потому не в состоянии возродить греческий Космос, воссоздать мир вещей невидимых. А без религии разум воспринимает мир лишь как свое собственное мертворожденное создание — создает мир не таким, каков он есть, т. е. каким он вышел от Творца, но творит его по собственному образу и подобию.

Один пример из истории науки покажет нам, к чему приводили попытки создания научной картины мира без метафизики и религии. В начале ХХ в. Давид Гильберт предложил грандиозную программу построения единой картины мира на основе одной только математики, без чуждых ей понятий религии (Бог, душа, свобода) или метафизики (бесконечность, бытие, реальность). Эта позитивистская «картина мира» претерпела крах вообще не от теологии и не от физики: она не смогла даже состояться как последовательная математическая система. Знаменитая теорема Геделя (1931 г.) показала ее внутреннюю чисто математическую противоречивость либо неполноту. Средствами самой математики было доказано, что поставленная Гильбертом цель не может быть достигнута.

Любая деятельность, лишенная цели, тем самым теряет и смысл. Какой же смысл имеет развитие математики? По словам математика и философа Игоря Шафаревича, «математика, по-видимому, неспособна сама сформулировать ту конечную цель, которою может направляться ее развитие. Она должна, следовательно, заимствовать ее извне». По его мнению, высшую цель математике может дать лишь высшая сравнительно с ней сфера человеческой деятельности — религия. Тем более, что само рождение математики состоялось именно для религиозной цели, как часть религии пифагорейцев. Их математика имела целью постижение Божества через постижение гармонии числовых отношений.

Пример с математикой показывает, что и физика может достигнуть своей цели — единой картины мира — только в союзе с религией. Развитие современной физики показывает, что она уже вступила на этот путь. Научное и религиозное понимания мира оказались взаимно дополнительными и, стало быть, необходимыми друг другу. Ибо, как говорил Макс Борн, «даже в ограниченных областях описание всей системы мира в единственной картине невозможно. Существуют дополнительные образы, которые только совместно исчерпывают целое». Это совместное описание целого есть будущий синтез двух глубоких истин — физической и религиозной — во имя создания единой картины мира.

Физика ХХ в. не только не отвергла, но и настойчиво подтвердила «свидетельство природы против атеистов». Эйнштейн писал: «Я не могу найти выражения лучше, чем „религия“, для обозначения веры в рациональную природу реальности».

Эйнштейн говорит о «вере», а не о знании. Он сказал однажды, что самое непонятное для него в мире — то, что этот мир можно понять. «Мир нашего чувственного опыта познаваем, — писал он в другом месте. — Сам факт этой познаваемости представляется чудом». Физик убеждается, что это «чудо» возможно потому, что наша мыслительная способность устроена так, что мы можем понять природу. Вернер Гейзенберг, например, понимал этот так: «Те же самые упорядочивающие силы, которые создали природу во всех ее формах, ответственны и за строение нашей души, а значит, и наших мыслительных способностей».

(Но у «проблемы чуда» есть и другой аспект. Скажем, утверждение, что в каком-то месте «вода течет вверх» было бы утверждением о чуде, поскольку «весь наш опыт» утверждает, что вода всего течет вниз (без применения к ней дополнительной силы). С точки зрения Захарова, отношение между «опытом», «теорией» и «априорным утверждение» крайне проблематично (и начало этих проблем датируется возникновением неэвклидовых геометрий). — В. С.)


Из статьи В. Захарова «Классическая механика, геометрия и принцип причинности (методологические аспекты)».

«...Из подтверждения опытом не следует правильность исходных посылок: теория не может быть оправдываема только соответствием с опытными фактами, потому что с одной и той же совокупностью фактов могут быть согласованы не только различные теории, но и (тем более) заведомо ложные. Поэтому Эйнштейн говорил о неоднозначности восхождения от фактов к теории и о необходимости, кроме очевидного первого критерия истинности теории — соответствия с опытом, поверять теорию вторым критерием истинности. Этот второй критерий можно теперь, в свете работ Б. Рассела, назвать критерием суверенности теории: он состоит в том, что теория не должна зависеть от экспериментальных фактов, а для этого должна формулироваться на языке ином, чем язык эксперимента, иначе сравнение ее с экспериментом неизбежно будет носить характер тавтологии».

«Принять философию науки, предложенную Кантом, согласиться, что всяческая наука не есть наука об объективном природном мире — значило признать, что наука вообще не отвечает своему назначению, во имя которого она возникла у древних греков. Признать, что для описания данных эмпирического опыта можно использовать любую геометрию — значило и признать, что никаких объективных свойств пространства геометрия не описывает».

«Итак, Пуанкаре показал, что, вопреки Гауссу, мы можем приписать пространству любые законы. И мы можем это сделать потому, что „реальность“ пространства целиком лежит в нашем разуме и определяется им, Никакой „частью физики“ геометрия быть не может: поскольку свойства пространства на опыте не проверяемы, геометрия может быть только наукой априорной. Открытие неэвклидовых геометрий только подтвердило, что понятие пространства — не что иное, как произвольно осуществляемая разумом форма организации ощущений. В этом смысле лучшим интерпретатором кантианства явился Пуанкаре, показавший, что выбор априорной геометрии — всего лишь дело свободного соглашения».

Не устояли и арифметика с алгеброй. «Абсолютность» арифметических правил счисления, таких как коммутативность и ассоциативность, была поколеблена открытием в 19 веке новых алгебр — сначала кватернионной (У. Гамильтон), а затем матричной (А. Кали). Просто отмахнуться от новых алгебр, в которых не выполнялось правило a b = b a, было нельзя: каждая из них нашла свои приложения в физике, науке по преимуществу опытной, а математики продолжали верить, что именно их наука дает правила описания наблюдаемого вешнего мира и тем самым является идеальным инструментом для физиков... Если мы считаем истинной ту алгебру, которая адекватно описывает наблюдаемый внешний мир, то мы опять за истину принимаем бессмыслицу, потому что внешний мир может быть адекватно описан любой алгеброй».

«Мы видим, что так называемое научное знание совершенно теряет смысл и значение, если предметом его объявляется внешний природный мир — „объективная действительность, данная нам в ощущениях“. Такое „знание“ лишено критерия истины, принимая за него тавтологию; пространство, время, причинность становится в нем фикциями, которым невозможно приписать никакой реальности. Сокрушительная критика Бертрана Рассела не оставляет от такого „знания“ камня на камне: оно объясняет что угодно и поэтому не объясняет ничего. Совсем иным является знание, предмет которого — онтологическая действительность, идеальные платоновские сущности. В этом неизменном, вечном мире обретается бытие для математических образов, в нем живут числа, функции, пространство обретает абсолютный смысл. Это знание создали греки (Платон), и с ним был обретен абсолютный критерий истины.

К такому — метафизическому — знанию может придти и физика, если она отрешится от векового предрассудка описания (и объяснения) источников наших ощущений. В методологии физики до сих пор торжествовал Аристотель. Нужно, чтобы восторжествовал Платон».


Библиография

Аверинцев С. Чудо/Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5.

Благодатный огонь. Чудеса на Гробе Господнем. М., 1999.

Бом Д. Причинность и случайность в современной физике. М., 1959.

Булгаков С. О чудесах евангельских. М., 1994.

Бунге М. Философия физики. М., 1975.

Глас тихий. Божии знамения нашего времени: Материалы Комиссии по описанию чудесных знамений, происходящих в Русской Православной Церкви. М., 2000. Вып. 1.

Дьяченко Г. Есть ли теперь чудеса? М., 1998.

Захаров В. Д. Взгляд физика-теоретика на религию (мировоззрение ученого и богословие)/Математика и культура. М., 2000.

Захаров В. Д. Естественнонаучная апологетика//Христианство и наука: IX Рождественские чтения. М., 2000.

Захаров В. Д. Истина вне опыта//Вестник РУДН: Серия «Философия». 2002. № 1.

Захаров В. Д. Идея креационизма в древнем мифе, в религии и в современной науке//Христианство и наука: X Рождественские чтения. М., 2002 (в печати).

Лосский Вл. Очерк мистического богословия Восточной церкви. Киев, 1991.

Льюис К. Чудо. М., 1991.

Любомудров А. М. Знамения Божии от святых икон. СПб., 1997.

Тефдинг Г. Философия религии. СПб., 1912.

Свечников Т. А. Причинность и связь состояний в физике. М., 1971.


Тема № 105

Эфир 06.05.2002

Хронометраж 50:00


НТВwww.ntv.ru
 
© ОАО «Телекомпания НТВ». Все права защищены.
Создание сайта «НТВ-Дизайн».


Сайт управляется системой uCoz