|
gordon0030@yandex.ru |
||||||
Архив выпусков | Участники | |||||||
Галлюцинации |
↓№ 49↑ 20.12.2001 1:16:00 | ||||||
О последних результатах нейробиологических и физиологических исследований природы галлюцинаций рассказывают иерусалимский психиатр Иосиф Зислин и доктор филологических наук Вадим Руднев. Материалы к программе: В этой дискуссии мы затронем следующие проблемы. 1. Какой смысл в появлении у психического больного (прежде всего шизофреника) галлюцинаций? Здесь галлюцинации рассматриваются как особый психотический механизм защиты (в противоположность невротическим и пограничным механизмам — проекции, вытеснению, рационализации, идентификации и т. д.). Этот вид защиты мы называем экстраекцией. 2. Можно ли отождествлять галлюцинации и сновидения. 3. Всегда ли галлюцинации сопровождаются бредом. 4. Всегда ли наличие галлюцинации является признаком психоза, шире — психопатологии, психического заболевания. 5. Каковы результаты нейробиологического и физиологического исследования природы галлюцинаций и имеют ли вообще смысл такие исследования. 6. Что такое вообще «психическое заболевание». 7. Почему так важен мотив галлюцинации в классической русской литературе, начиная с «Медного всадника», «Каменного гостя» и «Пиковой дамы» Пушкина и кончая «Петербургом» Андрея Белого. Вообще роль галлюцинаций в культуре. Например «Братья Карамазовы» — «Доктор Фаустус». 1. Мы будем понимать под экстраекцией сугубо психотический механизм защиты, суть которого состоит в том, что внутренние психологические содержания переживаются субъектом как внешние физические явления, якобы воспринимающиеся одним или сразу несколькими органами чувств (зрительные, слуховые (в частности, вербальные), тактильные, обонятельные обманы), локализующиеся либо во внешнем пространстве (в экстрапроекции) или во внутреннем (интрапроекции). Разграничение истинных галлюцинаций и псевдогаллюцинаций Кандинского. Здесь мы обратимся к концепции шизофрении Грегори Бейтсона, согласно которой шизофреник не различает высказывание и метавысказывание. Свою идею о неразличении шизофреником различных уровней коммуникации Бейтсон иллюстрирует дзенской притчей, когда учитель заносит палку над головой ученика и говорит: «Если ты скажешь, что эта палка реальна, я ударю тебя. Если ты скажешь, что эта палка нереальна, я тоже ударю тебя. Если ты ничего не скажешь, я тоже ударю тебя». В отличие от ученика, который догадывается вырвать палку из рук учителя, шизофреник оказывается в безвыходном положении. Что ни скажешь, все будет плохо. Приводим ставший уже парадигмальным пример: Молодого человека, состояние которого заметно улучшилось после острого психотического приступа, навестила в больнице его мать. Обрадованный встречей, он импульсивно обнял ее, и в то же мгновение она напряглась и как бы окаменела. Он сразу убрал руку. «Разве ты меня больше не любишь?» — тут же спросила мать. Услышав это, молодой человек покраснел, а она заметила: «Дорогой, ты не должен так легко смущаться и бояться своих чувств». После этих слов пациент был не в состоянии оставаться с матерью более нескольких минут, а когда она ушла, он набросился на санитара и его пришлось фиксировать.Определяя эту ситуацию, Бейтсон далее пишет о шизофреногенной коммуникации в целом: (1) Индивид включен в очень тесные отношения с другим человеком, поэтому он чувствует что для него жизненно важно точно определять, какого рода сообщения ему передаются, чтобы реагировать правильно. (2) При этом индивид попадает в ситуацию, когда этот значимый для него другой человек передает ему одновременно два разноуровневых сообщения, одно из которых отрицает другое. (3) И в то же самое время индивид не имеет возможности высказываться по поводу получаемых им сообщений, чтобы уточнить, на какое из них реагировать, т. е. он не может делать метакоммуникативные утверждения. Говоря о неразличении уровней коммуникации, он ссылается на теорию логических типов Рассела. То есть он говорит о том, что шизофреник не в состоянии проделать ту процедуру, которую Рассел применяет к противоречивому высказыванию типа «Лжец говорит „Я лгу“», чтобы снять его парадоксальность логическим путем. Суть решения Рассела в том что, как это в афористической манере выразил Витгенштейн, «ни одна пропозиция не может свидетельствовать о самой себе, поскольку пропозициональный знак не может содержаться в самом себе» Проще всего проиллюстрировать это на парадоксе лжеца. Лжец говорит: «Все, что я утверждаю, ложно». Фактически то, что он делает, это утверждение, что оно относится к тотальности его утверждений, и, только включив его в эту тотальность, мы получаем парадокс. Мы должны будем различить суждения, которые относятся к некоторой тотальности суждений, и суждения, которые не относятся к ней. Те, которые относятся к некоторой тотальности суждений, никак не могут быть членами этой тотальности. Мы можем определить суждения первого порядка как такие, которые не относятся к тотальности суждений; суждения второго порядка — как такие, которые отнесены к тотальности первого порядка и т. д. ad infinitum. Таким образом, наш лжец должен будет теперь сказать: «Я утверждаю ложное суждение первого порядка, которое является ложным». Он поэтому не утверждает суждения первого порядка. Говорит он нечто просто ложное, и доказательство того, что оно также и истинно, рушится. Такой же точно аргумент применим и к любому суждению высшего порядка. Таким образом, Рассел предполагает, что нормальный человек способен различать уровень высказывания и уровень метавысказывания. Бейтсон же полагает, что шизофреник это сделать не в состоянии, поскольку в ситуации двойного послания любая его интерпретация будет грозить ему психологическим санкциями со стороны собеседника, и соответственно фрустрацией, поэтому постоянная парадоксальная коммуникативная ситуация, в которой он находится, и ведет к расщеплению, шизофреническому схизису. Смысл моей теории галлюцинаций, что экстраекция является разрешением невыносимой ситуации двойного послания. Шизофреник не может вынести двух логических типов высказывания. Поэтому один из этих типов предстает как идущая снаружи квазиреальность, показывает себя, то есть как галлюцинация. Коммуникативный смысл вербальной экстраекции как ответа на неразрешимое парадоксальное послание, идущее из обыденного мира, заключается в том, что эта логическая неразрешимость и авторитарность (как правило, автором двойного послания является шизофреногенная мать) гротескно искажается и заостряется и в этом смысле тоже «показывает себя». Ответ на противоречивую речь — это психотический дискурс на «базовом языке», ответ на авторитарное послание шизофреногенной матери — еще более авторитарная фигура галлюцинаторного отца (или Бога, например Бога Отца) как универсального психотического защитника или, по крайней мере, партнера по психотическому диалогу. Защитная функция экстраекции, блокирующей шизопорождающее послание, проявляется в том, что она является противовесом неразрешимой Но даже когда галлюцинация не утешает, а угрожает, что чаще всего и бывает при параноидной шизофрении, она все равно в 2. Важность алетического (чудесного) измерения при экстраекции заставляет обратиться к сопоставлению галлюцинаций и двух смежных психологических явлений — сновидений и бреда. Суждение о том, что сновидение и галлюцинация это одного поля ягоды, что сновидение это нормальная физиологическая галлюцинация, является общераспространенным со времен «Толкования сновидений» Фрейда, а, возможно, и раньше. Это ошибочная точка зрения. С одной стороны, в Чрезвычайно важным отличием сновидения от экстраекции является то, что при экстраекции субъект на самом деле может действовать, а не просто ему снится, что он действует. Он не лежит с закрытыми глазами в пассивной позе, с ним действительно все время Больной Т. Г., 38 лет.3. Но самое главное в их различии это тот факт, что подлинная экстраекция всегда сопровождается бредовым переживанием, то есть результатом неадекватного Бред возможен без экстраекции, но экстраекция невозможна без бреда как генеральной интенции. Более того, можно сказать, что феноменологической определенностью обладает именно и только бред, галлюцинация же, в сущности, не имеет четкого феноменологического статуса, поскольку у нее отсутствует план выражения, означаемое, то есть именно бред в функциональном смысле может играть роль означаемого галлюцинации. Рассмотрим дело с точки зрения феноменологии подтверждения истинности наличия того или другого феномена. О том, что у человека была галлюцинация, мы можем узнать, только используя единственный критерий — критерий свидетельства. Другой человек не может воспринять галлюцинацию свидетельствующего о ней (если только она не носит индуцированного характера, а в таком случае обоих надо рассматривать как единый галлюцинирующий субъект). То есть феноменологически галлюцинация имеет форму лишь свидетельства о галлюцинации, рассказ о ней: «Потом я услышал голоса, потом я увидел Пример неразрывности бреда и галлюцинации можно почерпнуть из следующего клинического наблюдения, взятого из знаменитой книги В. Х. Кандинского: Однажды, придя в отделение, я был заинтересован странной картиной: согнувши колени и сильно вытягиваясь корпусом вперед, Лашков с выражением ужаса на лице, медленно продвигался по коридору, причем работал локтями и протянутыми вперед руками так, как будто бы ему было нужно прокладывать себе дорогу в вязкой среде. <...> Позже уже в период выздоровления, Лашков объяснил этот эпизод так: он в то время намеревался бежать из больницы, являвшейся ему тогда тюрьмой, но был удерживаем только страхом попасться на зубы крокодила, живущего в канале, который огибал больницу с двух сторон [в соответствии с бредовыми представлениями больного. — В. Р.]. Вдруг Лашков, к величайшему своему ужасу чувствует, что крокодил уже поглотил его, что он, Лашков, уже находится в черве этого животного; вследствие этого, желая выбраться на свет божий, он и должен был с большим трудом прокладывать себе дорогу, медленно продвигаясь вперед по внутренностям животного. <...> я живо тогда чувствовал [свидетельствует больной], что тело мое стеснено со всех сторон и что я не иначе, как с чрезвычайными усилиями могу продвигаться вперед <...> одним словом, я чувствовал себя именно так, как будто бы я в самом деле попал в чрево крокодилово, подобно пророку Ионе, пребывавшему во чреве китовом три дня и три ночи... [Кандинский 1952: 67].Бредовое представление здесь невозможно отделить от осязательного галлюцинирования. Почему для наших целей так важно показать зависимость экстраекции от бреда? Потому что, с одной стороны, именно тот факт, что экстраекция является семиотически неопределенной, служит доказательством ее нереальности в обыденном смысле, поскольку реальность, по нашему мнению, обоснованному в книге [Руднев 2000], вернее, то, что в обыденном сознании называется реальностью, есть не что иное как сложным образом организованная знаковая система. Экстраективная же реальность не имеет знакового характера, поскольку в ней отсутствует план выражения, или его наличие невозможно верифицировать. В этом смысле экстраективная реальность ближе к принципиально несимволизируемому Реальному Лакана (галлюцинация — это «реальное, отторгнутое от первоначальной символизации»). Поэтому когда субъект в экстраективном состоянии достигает Но возможна и противоположная стратегия, которую выбирают Даниель Шребер и Даниил Андреев — рассказать людям о своих экстраективных прозрениях. Именно для этого необходима система бредовых представлений, именно бред, который не противится семиотизации, а в 4. Всегда ли галлюцинации — признак психоза. Бывают такие мелкие глюки — сенестопатии, парестезии, фотопсиии, акоазмы, парейдолии, явления эйдетизма, гипногогические и гипнопомпические галлюцинации (то есть те, которые возникают перед засыпанием или после пробуждения) — что свидетельствует как будто об обратном. Бывают явления типа пророческого ясновидения, как было у Сведенборга, многих святых и пророков. Наконец существовали целые системы мировосприятия — наиболее яркий пример Средневековье, когда все время все 5. О результатах 6. Психическое заболевание — это языковая игра. Не существует никаких его объективных признаков. Всегда возможна симуляция. Нет никаких критериев, чтобы определить, болен ли человек или притворяется. Поэтому был долгий период, когда вообще понятия психических болезней не было. 7. Русская литература ХIХ века — это прежде всего Петербургский текст, выросший из Петербургского мифа, основной мифологемой которого было то,что Библиография Андреев Д. Роза мира: Метафилософия истории. М., 1991. Бейтсон Г. Экология разума: Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М., 2000. Зислин И., Куперман В. К структурному анализу бреда//Солнечное сплетение. Иерусалим, 2001. № 18. Кандинский В. Х. О псевдогаллюцинациях. М., 1952. Малкольм Н. Состояние сна. М., 1993. Рассел Б. Мое философское развитие/Аналитическая философия / Под ред. А. Ф. Грязнова. М., 1993. Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. СПб.; М., 2000. Руднев В. Феноменология галлюцинаций//Логос. 2001. № 2 (28). Рыбальский М. И. Иллюзии и галлюцинации: Систематика, семиотика, нозологическая принадлежность. Баку, 1983. Рыбальский М. И. Бред: Систематика, семиотика, нозологическая принадлежность бредовых, навязчивых, сверхценных идей. М, 1993. Сосланд А. И. Что годится для бреда?//Московский психотерапевтический журнал. 2001. № 2. Ясперс К. Собр. соч. по психопатологии. М.; СПб., 1996. Т. 1–2. Crow T. Is schisophrenia the price that Homo sapiens pays for language?//Schisophrenia Research. 1997. № 28. Freud S. Psychoanalytic notes on an autobiographical account of a case of paranoia (dementia paranoides)/Freud S. Case Histories. Szasz Th. Myth of mental illness: Foundations of a theory of personal conduct. N. Y., 1961. Тема № 49 Эфир 20.12.2001 Хронометраж 1:16:00 |
|||||||