Миграции индоевропейцев

gordon0030@yandex.ru

Архив выпусков | Участники

↓№ 305↑

09.10.2003 Хронометраж

51:07

Стенограмма эфира

Где находилась прародина индоевропейцев? Когда произошел распад праиндоевропейских диалектов? По каким направлениям разошлись индоевропейские племена? Что такое «ямная культура» и где находится ее колыбель? О миграциях индоевропейцев — академик РАН Вячеслав Иванов.

Обзор темы

Основной вопрос, связанный с проблемой реального существования праязыка, и в частности общеиндоевропейской системы, в пространстве и времени — это вопрос хронологии и территории распространения общеиндоевропейского языка, распад которого приводит к образованию родственных исторических диалектов.

Нижняя хронологическая граница для установления времени существования праязыка выводится, в первую очередь, на основании датировки письменных свидетельств, касающихся отдельных происшедших от него исторических языков. В случае праиндоевропейского языка такой нижней хронологической границей post quem non является самое начало II тысячелетия, к которому относятся древнейшие свидетельства хеттского и других анатолийских языков.

В каппадокийских табличках из староассирийских торговых колоний в Малой Азии, датирующихся рубежом III-II тысячелетий и началом II тысячелетия до н. э., засвидетельствовано большое количество собственных имен, этимологизируемых на основании отдельных анатолийских языков. Это является явным свидетельством наличия уже давно сформировавшихся к данному времени отдельных анатолийских диалектов хеттского и лувийского. Это заставляет отнести выделение анатолийской общности из индоевропейского праязыка и тем самым начало распада праязыка к периоду не позднее IV тысячелетия до н. э., а возможно и значительно ранее.

При этом есть основания полагать, что формирование и развитие отдельных исторических анатолийских диалектов из общеанатолийского (после его выделения из праиндоевропейского) происходило в течение длительного времени в Малой Азии, то есть в пределах исторического обитания носителей анатолийских диалектов. Такой вывод представляется возможным сделать в свете данных анатолийской гидронимии.

Древнейшие наименования рек и водоемов Малой Азии интерпретируются именно на основе древнеанатолийских языков, причем в гидронимах обнаруживаются и такие формы, восходящие к общеанатолийскому состоянию, которых уже нет в отдельных исторических языках — хеттском, лувийском, палайском. Так, в частности, уже в надписи Анитты (XVIII в. до н. э.) встречается название реки Hulana — в Анатолии, этимологизируемое как древнеанатолийское слово *Hulna — в значении «волна» и сопоставляемое с индоевропейским названием «волны».

Тезис о реальном существовании праязыковой системы, соотнесенной с определенной временной перспективой, предполагает и примерное определение границ территории первоначального обитания носителей этого языка. Общеиндоевропейский язык, функционирование которого до членения его на отдельные диалектные общности и выделения из него независимых языковых единиц следует отнести к эпохе не позднее IV тысячелетия до н. э., должен был быть распространен первоначально в определенной географической области. Проблема первоначальной территории обитания носителей индоевропейского праязыка или проблема «индоевропейской прародины» является почти такой же старой, как и само сравнительное индоевропейское языкознание. Начало ее исследования относится ко времени зарождения «лингвистической палеонтологии» и первых попыток археологов соотнести археологические данные с языковыми.

Первоначальным ареалом обитания носителей общеиндоевропейского языка можно считать такую географическую область, которая своими экологическими, географическими и культурно-историческими характеристиками соответствует картине среды обитания, получаемой на основе лингвистической реконструкции лексики праязыка.

Термин «первоначальный» в отношении распространения индоевропейского праязыка на определенной территории следует понимать, строго говоря, в хронологических рамках истории этого языка, то есть «первоначальная» территория распространения — как область праязыка, которая должна была быть занята его носителями к определенному историческому периоду. При этом возникает следующий вопрос — откуда мог быть занесен индоевропейский праязык на эту «первоначальную территорию». Не исключено, что эта «первоначальная» территория распространения индоевропейского праязыка вовсе не окажется первоначальной с точки зрения еще более древней истории этого праязыка и его носителей. Такой вопрос научно закономерен в свете теории возможного родства праиндоевропейского с отдельными праязыковыми системами («ностратическими»). В этом случае локус «прародины» будет существенно сдвинут, но важно, что в любом случае остается проблема древних миграций племен, что сейчас понимается, с одной стороны, как данность, с другой — требует дальнейшего глубокого изучения, причем — даже в фокусе миграций племен в историческую эпоху, например — при изучении современных языков и этнических групп в США, которые возникли как раз в результате длительных и разнообразных миграций.

Первое, что можно утверждать с достаточной уверенностью относительно индоевропейской прародины, это то, что она представляла собой область с горным ландшафтом. Об этом свидетельствует прежде всего многочисленность индоевропейских слов, обозначающих высокие горы и возвышенности. Кроме того, реконструируя ландшафт, который окружал древнего индоевропейца и который он зафиксировал в языке, можно сделать еще один вывод. Это — ландшафт с широким распространением горного дуба и ряда других деревьев и растений, растущих в высокогорных местностях.

С такой картиной высокогорного ландшафта согласуются и данные о «горных озерах» (ср. *or-u-n — «большое озеро», «море», ср. также и.-е. *sal — «море или озеро как соленое») и «быстрых, стремительных реках» (*Нар — «река», «поток», *tеk — «быстро течь»), а также данные о высокогорном характере климата с пасмурным небом и частыми грозами: *neles — «облако», «туча», «небо», *Huent — «ветер», *Hkor — «горный, северный ветер», *seu/*su — «дождь», *sneig — «снег», *gеim — «зима», *eis — «холод», «лед»). Другой ряд слов, связанных с климатическими понятиями, исключает приурочение индоевропейской прародины к северным областям Евразии: ср. *ger-m и *tep — «жара», «тепло».

Такая картина праиндоевропейского ландшафта естественно исключает те равнинные районы Европы, где отсутствуют значительные горные массивы, то есть северную часть Центральной Евразии и всю Восточную Европу, включая и Северное Причерноморье.

На соотнесенность индоевропейской экологической среды с зоной Средиземноморья указывают также палеоботанические термины (обозначения общеиндоевропейской флоры и, отчасти, фауны). Данные об индоевропейских названиях деревьев и растений (*t’e/oru — «дерево», «дуб», *perk — «дуб», «скала», *ajk’ — «горный дуб», *k’elH — «желудь», *berk — «береза», *baHk’o — «бук», *(s)k’rob — «граб», *Hos — «ясень», *Hosp — «осина», *s°(e)lik — «ива», «ветла», *ei/*oi — «тис», *pit — «сосна», «пихта» и др.).

Данные древние названия деревьев, согласующиеся с характеристиками горного ландшафта индоевропейской прародины, локализуют ее в сравнительно более южных областях Средиземноморья в широком смысле, включая Балканы и северную часть Ближнего Востока (Малую Азию, горные области Верхней Месопотамии и смежные ареалы). Дубовые леса нехарактерны для северных областей Европы, где они распространяются лишь начиная с IV–III тысячелетий.

Исследования последнего времени, касающиеся Мирового дерева как основного символа, вокруг которого строится индоевропейская модель мира, образуемая всеми живыми существами, располагающимися по нескольким ярусам — «верхнему», «среднему», «нижнему», подводят также к выводу, что такие представления могли возникнуть лишь в зоне, богатой лесами, и только позднее могли быть перенесены в более северную степную полосу. С такой локализацией согласуется и так называемый «аргумент бука», исключающий из прародины часть Восточной Европы к северо-востоку от Причерноморья до низовьев Волги (где бук отсутствует на всем протяжении послеледникового периода), но совместимый с локализацией ее от Балкан до Ближнего Востока.

Такой сравнительно южный характер экологической среды индоевропейский прародины, предполагаемый на основании данных о географическом ландшафте и растительности, подкрепляется анализом общеиндоевро-пейских названий животных: *ulk[h]-//*ylp[h]-, *ueit’-(n) — «волк», *Hrt[h[k’ — «медведь», *pars — «барс», «леопард», *leu — «лев», *leuk — «рысь», *ul-o-pek — «лиса», «шакал» и так далее. Некоторые из этих животных («барс», «леопард», «лев», «обезьяна», «слон») специфичны именно для южной географической области, что исключает Центральную Европу в качестве возможной первоначальной территории обитания индоевропейских племен.

Вывод о невозможности приурочить индоевропейскую прародину к Центральной и Восточной (но не Юго-Восточной) Европе, полученный на основании свидетельств о ландшафте и экологической среде обитания, согласуется и с данными культурно-исторического характера о домашних животных и культурных растениях, с которыми должны были быть знакомы древние индоевропейцы. Для IV тысячелетия до н. э., то есть в период существования общеиндоевропейского языка и его носителей — древних индоевропейцев, скотоводство (как и земледелие) в Центральной Европе было в зачаточном состоянии, тогда как в общеиндоевропейском восстанавливается развитая система скотоводства с наличием основных домашних животных: названия коня, осла, быка, козла, свиньи, собаки и проч. Реконструировано также древнее слово для «пастуха» и глагол «пасти, охранять скот». Для Восточной Европы, в частности для Северного Причерноморья и приволжских степей, такое развитое скотоводство известно лишь в III тысячелетии до н. э. В центральной Европе овцеводство, сильно развитое у древних индоевропейцев, что видно из развитой овцеводческой терминологии, почти полностью отсутствует до I тысячелетия до н. э. Это согласуется и с отсутствием шерсти в неолите Европы. Разведение коз отмечается в Европе еще позднее, в том числе и Восточной. То есть таким образом, скорее всего идея о том, что прародина индоевропейцев находилась в Центральной или Восточной Европе — неверна. Ср. также древние культы, связанные с медом как сакральным напитком.

Характерное для древнего индоевропейского общества развитое земледелие, устанавливаемое на основе реконструируемых индоевропейских названий сельскохозяйственных растений, специальных орудий для обработки земли, названий сельскохозяйственных сезонов названий орудий и действий обработки продуктов земледелия и др. также может служить убедительным свидетельством в пользу возможности локализации индоевропейской общности в областях с наиболее развитым (в IV тысячелетии до н. э. и ранее) земледелием, то есть на той же южной территории, простирающейся от Балкан до Ирана. Наличие развитой терминологии земледелия и виноградарства, в свою очередь, исключает более северные области Европы. Такие злаки, как ячмень, становятся в Европе преобладающей культурой лишь к концу II — началу I тысячелетия до н. э.

Примерно этот же переднеазиатскнй ареал первоначального расселения индоевропейских племен следует предположить и на основании свидетельств генетического фактора усваиваемости молока в человеческих популяциях. Развитость молочного хозяйства у древних индоевропейцев, устанавливаемая на основе многочисленных индоевропейских названий молока, молочных продуктов, а также реконструируемой общеиндоевропейской символики вымени и дойной коровы как поэтических образов всяческого изобилия указывает на отсутствие в их популяциях генетически обусловленного плохого усвоения молока, с которым связано слабое развитие молочного хозяйства у многих народов Южной Азии (в том числе южной Индии) и Африки.

Этот генетический признак объединяет древние индоевропейские народы, для которых особую роль имело молочное хозяйство, и некоторые народы севера Передней Азии.

Особую ценность для установления первоначальной среды обитания древних индоевропейцев и локализации индоевропейской прародины представляет индоевропейская терминология транспорта — названия колесных повозок и колеса, названия металлов — бронзы, необходимой для изготовления колесных повозок из твердых пород горного леса, и тягловой силы — лошади, которую следует предположить уже в период существования общеиндоевропейского языка, то есть в IV тысячелетии до н. э. Весь этот комплекс данных опять-таки ограничивает территорию первоначального распространения индоевропейского языка областью от Балкан до Ближнего Востока и Закавказья, вплоть до Иранского плоскогорья и Южной Туркмении.

Изготовление колесных повозок датируется временем около IV тысячелетия до н. э. Очагом их распространения признается ареал от Закавказья до Верхней Месопотамии. та же территория является одной из возможных областей одомашнивания лошади и использования ее как тягловой силы.

При допущении территории индоевропейской прародины, совпадающей пространственно с областью в пределах восточной Анатолии, Южного Кавказа и Северной Месопотамии V — IV тыс. до н. э., можно легче объяснить историческое распределение и пути переселения таких основных древних индоевропейских этнических групп, которые первыми выступают в древних письменных памятниках, — хетто-лувийцев, индо-иранцев, греков (крито-микенских греков и Аххиявы хеттских источников). Для определения путей их переселения в исторические места жительства не нужно в таком случае предполагать, что они покрыли огромные расстояния, двигаясь из области своего первоначального расселения. Достаточно допустить лишь небольшие смещения по отношению к этой области. Примечательно, что эти диалекты, которые предполагают минимальное смещение относительно данного ареала, являются древнейшими документально фиксированными индоевропейскими языками.

Древнейшей языковой общностью, выделившейся из праиндоевропейского языка и продолжавшей независимое существование уже в отрыве от него, следует считать анатолийскую диалектную группу. Смещение общеанатолийского по отношению к первоначальному ареалу распространения общеиндоевропейского языка было сравнительно небольшим. Этим и объясняется исключительная архаичность анатолийских языков, рано фиксированных письменными памятниками.

В историческую эпоху анатолийские языки распространены уже в пределах Малой Азии в центральных областях Анатолии. Такое расположение анатолийских диалектов в центральных областях Анатолии — результат движения носителей анатолийских диалектов с востока на запад. В начале исторического периода движение хеттов с востока на запад (а позднее с севера на юг) может быть предположено на основании хеттских исторических источников. Об этом свидетельствует привилегированное положение восточных городов в древнехеттской традиции. Определенные категории жителей таких городов, как Hepик, Аринна, Циппаланда, расположенных в восточной части Хеттского государства, были освобождены от повинностей. В том же смысле можно истолковать и хеттский миф о «Солнце, встающем из-за моря» (или «большого озера»). Согласно этому представлению, такое «море» или «большое озеро» должно было находиться к востоку от места первоначального расселения хеттов (и, возможно, племен, говоривших на общеанатолийском языке). Таким «морем» могло быть Каспийское море или одно из больших озер, в пределах северных областей Ближнего Востока. Нужно полагать, что в этих мифологических мотивах могут проявляться отдаленные реминисценции миграций анатолийских племен с востока на запад с первоначальных мест их расселения.

В Северной Анатолии, населенной ко времени распада анатолийского языкового единства хаттскими (протохеттскими) племенами, говорившими, вероятно, на языке кавказского (возможно, западнокавказского) типа, распространяются отдельные, уже обособившиеся анатолийские диалекты — хеттский и палайский. На протяжении длительного периода осуществляется взаимодействие хеттского и палайского языков с хаттским, из которого в эти языки заимствуется большое число ритуальных и социальных терминов.

На всем протяжении III тыс. до н. э. археологическая культура Анатолии показывает непрерывную линию развития, не обнаруживающую явных следов внезапного насильственного появления нового этнического элемента.

Нужно полагать, что расселение анатолийских племен происходило в древней Малой Азии не в результате их внезапного нашествия, сметавшего на своем пути местные, веками сложившиеся культурные традиции, а осуществлялось путем постепенного проникновения нового пришлого этнического элемента в гущу местного населения этих областей.

В свете новейших археологических данных, связанных с обнаружением в восточной Анатолии костных остатков лошади (раскопки немецких археологических экспедиций в Демирджи-Хююк, Ярыккая и Норшунтепе), появление индоевропейских племен в этих областях Малой Азии относят к еще более раннему периоду, к концу IV тыс. до н. э.

За выделением из праиндоевропейского языка общеанатолийской диалектной группы должно было последовать обособление от общеиндоевропейской языковой системы греко-армяно-арийской диалектной общности, которая распадается в дальнейшем на греческий, армянский и индо-иранский диалекты. Широкие миграции племен, затрагивающие эту диалектную общность, начинаются, очевидно, после распада ее на отдельные диалекты и возникновения греческого, протоармянского и индо-иранского как обособившихся индоевропейских диалектов. Распад этой общности начался, очевидно, с выделения еще в пределах общеиндоевропейской языковой системы арийского диалектного ареала при сохранении армяно-греческого диалектного единства.

После выделения индо-иранского из греко-армяно-арийского диалектного ареала греко-армянский образовывал еще некоторое время диалектную общность, оставаясь на старой территории расселения, где эта греко-армянская общность могла контактировать с другими индоевропейскими диалектами, в частности тохарскими и «древнеевропейскими». В это же время в греко-армянской общности (без индо-иранского) и могли возникнуть характерные для греческого и армянского в отдельности общие структурные и лексические изоглоссы.

Предположение о локализации индоевропейской прародины в ближневосточном ареале естественным образом определяет направление миграций носителей греческих диалектов в исторические места их жительства на Пелопоннесе и островах Эгейского моря через Малую Азию.

Если допустить, что миграция носителей греческих диалектов, предшествовавшая переселению дорийцев (видимо, отколовшихся от основной волны переселения и временно обосновавшихся севернее на Балканах), осуществлялась через Малую Азию, то следы этих ранних переселений можно было бы обнаружить в древнейших данных о греках в М и л е т е и Аххияве. Об этом же свидетельствуют и связи, обнаруживаемые между археологическими культурами запада Малой Азии, с одной стороны, и Пелопоннесом и островами Эгейского моря, с другой.

На рубеже III — II тыс. до н. э. на северо-западе Малой Азии распространяется серая минийская керамика того типа, который становится примерно столетием позднее (около 1900 г. до н. э.) преобладающим в материковой Греции. Устанавливается непосредственная связь между этими археологическими культурами, причем предполагается направление распространения этой культуры с востока на запад.

В качестве этнического субстрата этих культур можно предположить ранних греков-протоэллинов (видимо, за вычетом дорийцев) или, возможно, связанные с ними другие группы индоевропейцев, направлявшихся с востока на запад под натиском анатолийских племен. Среди таких групп, в частности, могли быть «пеласги», которые должны были еще до прихода собственно греков обосноваться на Пелопоннесском полуострове.

Протогреческий, выделившийся в качестве особого диалекта из греко-армяно-арийской диалектной общности, должен был дифференцироваться на основные диалектные группы где-то в Малой Азии еще до переселения греков в материковую Грецию. Следует во всяком случае допустить членение греческого к этому времени на две основные диалектные группы, одна из которых в лице дорийцев двинулась в северо-западном направлении на Балканы, откуда много позднее, к концу II тысячелетия дорийцы совершают нашествие на материковую Грецию.

Помимо возможного индоевропейского субстрата следует допустить н наличие некоторого неиндоевропейского (вероятно, даже доиндоевропейского) субстрата в материковой Греции и на островах Эгейского моря. Такой субстрат проявляется в наличии целого неиндоевропейского лексического пласта в греческом. С ним связан, очевидно, и характер ранней минойской культуры, а также, возможно, надписей, выполненных линейным письмом А и другими древнейшими письменностями средиземноморского мира.

Гипотеза о приходе греков в материковую Грецию с востока через Малую Азию ставит в новом свете вопрос о греческих малоазийских «колониях» и, в частности, проблему Милета. Эти колонии в свете восточной гипотезы можно рассматривать как древнейшие греческие поселения на пути переселения греческих племен в исторические места их жительства на островах Эгейского моря и в материковой Греции.

Особенно показательно с точки зрения древних связей греческого с малоазийским культурным миром единство мотивов греческой и малоазийской мифологии. Уже греческий миф о мизийском царе Телефе обнаруживает разительное совпадение с малоазийскимн мифами о Телепину и с мифом о детях царицы Канеса как по мифологическим мотивам, так и по именам героев мифа: ср. имя сына Телефа Тархон при хет.-лув. Тархунт.

Весь цикл греческих мифов о теогонии, борьбе нескольких поколений богов на небесах отражает в конечном счете древневосточные мифологические мотивы, которые в преобразованном виде (через хурритскую мифологию) перешли в анатолийскую мифологию, а через анатолийское посредничество — в греческий миф. Это видно как в построении мотивов, так и в целом ряде эпитетов богов. Целый ряд мотивов, в особенности Одиссеи, восходит к древневосточным прототипам — шумеро-аккадским и малоазиатским. Нужно полагать, что эти и им подобные мифологические мотивы в греческом возникают в период пребывания греческих диалектов в Малой Азии и их интенсивных культурно-исторических контактов, начиная со II тыс. до н. э. Мифологические сюжеты, возникшие на анатолийской почве, преобразуются в дальнейшем в греческой мифологии, приобретая собственно греческие черты, при сохранении первоначальных признаков, общих с древневосточным эпосом.

Исторические контакты греков с картвельскими племенами в период миграций первых с востока на запад в исторические места их жительства и могут быть отражены в мифе об Аргонавтах. Характерно, что обычай помещать баранью шкуру на священном дереве сохраняется у западнокартвельских племен вплоть до позднего времени. «Страна золотого руна», Колхида, видимо, первоначально представляла собой центр дорийского племенного союза.

Однако дорийский диалект греческого языка не был единственным индоевропейским диалектом среди диалектов греко-армяно-арийской общности, проделавшим путь в северо-западном направлении из Малой Азии на Балканы. К таким индоевропейским диалектам следует отнести фригийский язык, а также, по-видимому, албанский язык в той мере, в какой он является продолжением балканских диалектов, восходящих, судя по сохранившимся языковым фрагментам, к определенной древней индоевропейской диалектной общности. Фригийский язык, известный нам по немногочисленным надписям первой половины I тысячелетия до н. э., найденным в Малой Азии, обнаруживает структурные черты, сближающие его с диалектами греко-армяно-арийского ареала: наличие аугмента в древнефригийских глагольных формах; относительное местоимение, запретительное отрицание.

Наряду с изоглоссами, объединяющими фригийский язык с диалектами греко-армяно-арийской группы, фригийский обнаруживает и ряд архаических черт, в особенности в фонологической структуре. Ряд грамматических форм фригийского может быть истолкован и как свидетельство наличия связей фригийского и с диалектами иной группы — хетто-тохаро-итало-кельтской.

Еще до появления перечисленных индоевропейских диалектов на Балканах из Малой Азии балканский ареал представлял собой древнейший в Европе очаг цивилизации, истоки которой восходят к V тысячелетию.

Археологические открытия последних лет обнаружили на Балканах существование развитой цивилизации, близкой по типу к древневосточной и связываемой с еще более древней цивилизацией запада Малой Азии — Чатал-Хююком (VI тыс. до н. э.).

Культура древних Балкан V и IV тыс. до н. э. (Старчево в Югославии, Караново I — в Болгарии, Криш — в Румынии, Кёрёш — в Венгрии, Сескло — в Фессалии) характеризуется развитым земледелием и использованием злаков древнеближневосточного происхождения, металлургией меди, сформировавшейся также под вероятным малоазиатским влиянием, наличием достаточно сложной религии и соответствующей символики, в том числе и пиктографических знаков линейного характера. Принадлежность этой культуры (как типологически, так и генетически) к ближневосточному культурному ареалу может быть истолкована как свидетельство того, что она является ранним ответвлением середнеазиатского очага цивилизации. Установление более конкретного этнического характера этой древнебалканской культуры (как, впрочем, и древнейшей малоазиатской цивилизации типа Чатал-Хююка) в настоящее время не представляется возможным. На эту древнебалканскую культуру V тысячелетия до н. э. позднее, начиная, по-видимому, с III тыс. до н. э., наслаиваются миграционные волны носителей индоевропейских диалектов, исходящие из общеиндоевропейского ареала на Ближнем Востоке.

Иранские, в особенности скифские переселения могут служить хорошим примером дальних миграций индоевропейских племен на запад по восточному пути. Именно такой путь предполагается для более раннего времени в отношении «древнеевропейских» диалектов — кельто-италийских, иллирийских, германских, балтийских, славянских. Все эти языки обнаруживают ряд лексических изоглосс, общих с тохарским, что весьма трудно объяснить без допущения контактов между ними, вероятно, в процессе совместных миграций носителей этих языков вместе с носителями тохарских диалектов.

Движение «древнеевропейских» диалектов в Центральной Азии с последующей ориентацией в сторону запада Евразии осуществлялось, по-видимому, в виде повторных миграционных волн, направленных с востока на запад Евразии, где в дальнейшем эти племена оседали и заселяли определенную общую территорию. Вновь прибывавшие племена присоединялись к уже осевшим на этой территории, и таким образом образовывался общий промежуточный ареал для мигрировавших с востока индоевропейских племен, позднее заселивших более западные области Европы. Тем самым этот общий промежуточный ареал становится областью контактов и вторичного сближения ранее уже частично отдалившихся друг от друга индоевропейских диалектов, где и могли возникнуть подобные лексические и семантические инновации.

Такое взаимодействие этих диалектов можно рассматривать как пример возникновения «вторичного языкового союза» изначально родственных диалектов. Распространение диалектов из этого общего «вторичной ареала» — в некотором смысле «вторичной промежуточной прародины» племен, говоривших на соответствующих диалектах — на новые территории в Центральной и Западной Европе кладет начало постепенному возникновению отдельных языков (италийского, кельтского, иллирийского, германского, балтийского, славянского), условно именуемых по территории, ими занимаемой в историческую эпоху, «древнеевропейскими».

Тем самым для «древнеевропейских» языков общим исходным ареалом распространения (хотя и вторичным) можно считать область Северного Причерноморья и Приволжские степи. Теория, локализующая в этой области «прародину индоевропейцев», принимает в таком освещении новый смысл как гипотеза о прародине для западной группы индоевропейских языков. Этот временный ареал совместного обитания племен — носителей древних индоевропейских диалектов мог служить областью, где двигались различные миграционные волны носителей этих диалектов и формировались вторичные изоглоссы, наложившиеся на старые; последние объединяют эти диалекты с другими индоевропейскими языками, носители которых мигрировали из первоначальных областей их расселения в других направлениях.

Именно на путях к этим областям «вторичной прародины» — Причерноморья и Заволжья — и могли происходить контакты древнеевропейских диалектов с носителями языков Центральной Азии (ср. заимствования в финно-угорские языки из этих диалектов, а также заимствования в эти диалекты из алтайских языков).

Следы пребывания носителей «древнеевропейскнх» диалектов на территории «вторичной прародины» можно видеть и в специфическом характере гидронимов Северного Причерноморья, обнаруживающих за вычетом позднейших наслоении (в частности, славянских и иранских, ср. названия типа Дон, Днепр и др.) специфические черты ранней индоевропейской гидронимии, которые засвидетельствованы и в центральноевропейских гидронимах. К числу таких гидронимов можно отнести гидронимы, проявляющие сходство по суффиксам и основам с «древнеевропейскими», что само по себе должно отражать их общеиндоевропейский характер. Характерно, что древние индоевропейские гидронимы сохраняются за мелкими реками и притоками крупных рек, тогда как сами крупные реки переименовываются при появлении новых этнических групп. Недостаточная изученность в историческом аспекте древнейшей гидронимии Приволжья и Средней Азии не позволяет в настоящее время полностью выявить возможные следы прохождении древних индоевропейцев через эти области.

Носители «древнеевропейских» диалектов направлялись из Центральной Азии, по-видимому, повторными миграционными полками и расселялись в промежуточном ареале Причерноморья и Приволжья, где они могли образовывать в течение определенного периода особую диалектную общность. В этом ареале они должны были прийти в соприкосновение с появившимися здесь, возможно в еще более ранний период, арийскими племенами, которые, очевидно, пришли кавказским путем.

Следы такого соприкосновения «древнеевропейских» диалектов с арийским можно было бы видеть и в балто-славяно-арийских лексических изоглоссах, соотносимых с поздним хронологическим уровнем диалектного членения общеиндоевропейского языка. Сравнительно поздний характер этих балто-славяно-арийских лексических изоглосс проявляется и в специфической семантике рассматриваемых слов, относящихся к специальному терминологическому словарю.

Предполагаемый промежуточный ареал расселения носителей индоевропейских диалектов в таком понимании можно рассматривать как в определенном смысле «вторичную» их прародину, то есть территорию их совместного обитания на протяжении определенного времени, перед началом нового периода миграций дальше на запад.

Этот предполагаемый ареал расселения индоевропейских племен — носителей «древнеевропейских» диалектов, а также арийцев и, возможно, других индоевропейских племен, которые должны были появиться в этом ареале к III тыс. до н. э., является в этот период областью так называемой «курганной» или «древнеямной» культуры.

Эта культура распространена на территории от Северного Причерноморья до приволжских степей и Аральского моря. Атрибуты курганной (древнеямной) археологической культуры, восстанавливаемые по остаткам материальных памятников, совместимы с атрибутами древней культуры, реконструируемой для индоевропейского по лингвистическим данным. Уже по хронологическим соображениям было бы трудно считать более поздние слои курганной культуры Приволжья и Причерноморья, датирующиеся по новейшим радиокарбонным данным III тыс. до н. э., культурой протоиндоевропейской, то есть культурой племен — носителей праиндоевропейского языка, и соответственно признавать этот ареал «первичной» общеиндоевропейской прародиной, откуда происходили миграции древних индоевропейцев в исторические места их жительства. Хронологически эта археологическая культура и соответственно этот ареал могут быть соотнесены именно с определенной частью расселившихся индоевропейцев. В последнее время М. Гимбутас предлагает стратиграфию с соотнесением курганной культуры-1 к V тыс. до н. э., культуры-2 — к концу V и первой половине IV тыс. до н. э. Определение курганной культуры как собственно «протоиндоевропейской», что утверждается М. Гимбутас в ее многочисленных исследованиях, наталкивается и на трудности, касающиеся предполагаемых ею же траекторий перемещения в пространстве племен — носителей этих культур. При утверждении у М. Гимбутас об исключительно западной направленности смещения этих «протоиндоевропейских» культур становится непонятным отсутствие археологически устанавливаемых следов проникновения из этого ареала в восточном и юго-восточном направлениях носителей таких древних индоевропейских диалектных объединений, как тохарский, индо-иранский и других.

Курганная (древнеямная) культура III тысячелетия до н. э. характеризуется наличием скотоводства и земледелия, колесных повозок, применением домашней лошади как тягловой силы, развитой металлургией меди, а затем бронзы, сооружением крепостей на возвышенностях. Для этой культуры характерно уже и выделение социальных рангов, наличие предводителей племени и особого ранга воинов, наличие значительного числа религиозных символов (колесница Солнца и др.); захоронение трупов в некоторых случаях с трупосожжением.

Существенным моментом в свете предлагаемой интерпретации курганной культуры является то, что она обнаруживает связи с переднеазиатским миром, которые шли через Среднюю Азию и через Кавказ. На это указывают колесные повозки переднеазиатского типа, характер изделий из металла с изображениями таких животных, как львы, скипетры из диорита и других драгоценных камней и др.

Недостаточная изученность раннего бронзового века областей к югу и западу от Аральского моря, лежащих между ареалом ямной культуры III тыс. до н. э. и югом Средней Азии — Южной Туркменией IV тыс., находившейся в орбите древневосточного культурного мира, не позволяет более полно осветить характер исторической связи между этими районами и реконструировать недостающее археологическое звено, связывающее эти культуры. Восстановление его, возможно, позволило бы представить непрерывную линию миграций индоевропейской культуры из ближневосточного ареала через Среднюю Азию в исторические области Восточной Европы — на новую «прародину» индоевропейцев.

Следует также учитывать возможность индоевропейских переселений и водным путем (по Каспийскому морскому пути). Индоевропейская лексика, отражающая термины судоходства, указывает на знакомство носителей этих диалектов со способами передвижения по большим водоемам. В таком случае становится понятным почти полное отсутствие археологических и ономастических следов, связывающих ареалы первоначального и более позднего расселения индоевропейских племен.

С древними индоевропейскими, а возможно и раннеиранскими миграциями, осуществлявшимися не позднее конца первой половины II тыс. до н. э., соотносится могильник Синташта в Южном Зауралье, где обнаружены захоронения людей со следами колесницы и очень обильными жертвоприношениями животных (главным образом, коней, но также быков, телят, овец, коз, собак). Некоторые детали ритуала, так же как ряды бычьих голов, имеют разительные аналогии не в иранском, а в древнеближневосточном материале начиная с Чатал-Хююка.

Можно также проследить траекторию движения повозок, запряженных лошадьми, из очага их возникновения на Ближнем Востоке в восточном направлении в сторону Средней Азии и далее на северо-восток по петроглифическим изображениям таких повозок и лошадей, обнаруживаемых в большом количестве в ареале от Ферганского хребта и далее до Южной Сибири и Монголии и датируемых эпохой бронзы (III-II тыс. до н. э.). Любопытно, что картина распространения колесных повозок, запряженных лошадьми, восстанавливаемая на основании географии этих наскальных изображений, совпадает в общем с предполагаемыми путями распространения носителей индоевропейских диалектов, направлявшихся из Ближнего Востока через Иранское плоскогорье в Среднюю Азию и далее на северо-восток, к ареалу древней локализации тюрко-монгольских диалектов.

Такое предположение делает вполне вероятным, при проведении соответствующих археологических исследований, обнаружение на территории распространения петроглифических изображений колесниц, реальных остатков таких колесниц и сопутствующих предметов материальной культуры, которые должны были быть занесены в эти области мигрировавшими носителями индоевропейских диалектов.

Движение носителей индоевропейских диалектов, из которых позднее развиваются тохарские, «древнеевропейские» (и примыкавшие к ним восточноиранские) языки, осуществлялось, по всей видимости, в соответствии с хозяйственными особенностями, специфическими для степной зоны Евразии после рубежа IV и III тыс. до н. э. В этот период хозяйство определялось прежде всего скотоводством, что требовало освоения новых территорий пастбищ и частых передвижений. В связи с этим формируются гигантские общности, внутри которых выделяются большие племенные объединения. Характер миграций при этом меняется. Осуществляется быстрое перемещение больших масс населения, объединяемых в мощные (хотя и временные) племенные союзы. Миграции этого типа привели к распространению культурных и экономических достижений на огромных территориях. Представляется, что именно миграции этого типа могли привести к расселению племен — носителей тохарских, «древнеевропейских» и восточноиранских диалектов на обширных территориях евразийских степей и далее на запад в направлении к Центральной Европе к концу III тыс. до н. э.

В последнее время высказана гипотеза, согласно которой обширные миграции в конце III тысячелетия до н. э. (как и следующая волна миграций, связанная с «народами моря», ок. 1200 г. до н. э.) могли быть отчасти вызваны также существенным потеплением климата, происходившим именно в это время. Сокращались (в частности и в Центральной Азии) земельные площади, пригодные для использования, что приводило к необходимости откочевания на новые территории большой части населения.

Затем, продвигаясь через Центральную Европу дальше на Запад, носители «древнеевропейских» диалектов наслаиваются на местные культуры, постепенно их ассимилируя. Вначале еще остаются отдельные островки древних культур; некоторые из них сохраняются на протяжении раннего бронзового века.

Остатками этих неиндоевропейских племен на севере Пиренейского полуострова, заселявших некогда весь Европейский континент, и могут быть современные баски, язык которых чудом устоял перед натиском и экспансией в историческую эпоху индоевропейских языков — потомков «древнеевропейских» диалектов.

В последнее время высказано предположение о большой древности некоторых доиндоевропейских культур Западной Европы, послуживших субстратом для культур индоевропейских пришельцев. Языки носителей этих культур проявляются в субстратной лексике, обнаруживаемой в исторических «древнеевропейских» языках.

Отличительной особенностью этих доиндоевропейских культур в прибрежной полосе на всем протяжении от Скандинавии до Средиземноморского ареала (южные оконечности Норвегии и Швеции, Дания, Оркнейские острова, Ирландия, Великобритания, Голландия, северонемецкие земли; далее к югу — Бретань, юго-западная Франция, запад и юг Пиренейского полуострова; Северная Африка; острова Средиземноморья, западный Кавказ) является наличие особых мегалитических сооружений культового назначения — дольменов, менгиров, кромлехов. Например — Стоунхендж в Англии, Нью-Грейндж — в Ирландии, Карнак — в Бретани и проч. Предполагалось, что западноевропейская мегалитическая культура возникла под влиянием импульсов, шедших из Восточного Средиземноморья. Однако радиокарбонные датировки последнего времени, обнаруживающие глубокую древность мегалитических сооружений на Пиренейском полуострове и в Бретани (ок. V-IV тыс. до н. э.) ставят под сомнение такое предположение, заставляя по-новому интерпретировать вопросы соотношения различных локальных разновидностей древних мегалитических культур. Невыясненной до сих пор остается и этническая принадлежность пиктов — предположительно, до-кельтского населения Северной Британии.

Неиндоевропейские языковые субстраты автохтонного населения древней Европы содействуют постепенному отдалению друг от друга проникших сюда «древнеевропейских» диалектов и образованию отдельных кельтской, италийской, иллирийской, германской, балтийской, славянской языковых групп, между которыми были еще возможны контакты и возникновение общих лексических изоглосс.

Представленная картина траекторий переселения племен — носителей праиндоевропейского языка в новые места их обитания на Евразийском континенте из первоначального очага их расселения в пределах Передней Азии и их контактов с носителями других языков коррелирует в известной мере с устанавливаемой антропологически картиной миграций и смешения рас в Западной Евразии.

Антропологически устанавливается восточносредиземноморский балкано-кавказский очаг расообразования с центром, тяготеющим к Малой Азии. В частности, вокруг этого очага выделяется переднеазиатская группа популяций, широко представленная и по древним памятникам Передней Азии. Можно предположить, что этот антропологический тип (характеризующийся резко выраженной брахицефалией, усиленным развитием волосяного покрова на лице и теле, своеобразной формой носа, ср., например, изображения такого антропологического типа на хеттских рельефах) характеризовал на определенном хронологическом уровне контактировавшие между собой племена древнего ближневосточного ареала, включая Южный Кавказ, Малую Азию и Северный Иран.

Отсюда этот антропологический тип с определенными изменениями распространяется в Афганистан и Северную Индию (так называемая индо-афганская раса). С этим антропологическим типом связан и тип древнего населения Средней Азии эпохи бронзы и современный памиро-ферганский тип.

Восточносредиземноморский тип представлен и на территории Европы, где он смешивается с более древними типами — северным, южным, а также центрально-восточноевропейским с монголоидной примесью.

Конечным этапом интенсивных переселений и распространения носителей древних индоевропейских диалектов является обнаруживающееся во второй половине II тыс. до н. э. давление части «древнеевропейских» племен на юго-восточные области Европы — Балканы (а несколько позднее и на Аппенинский полуостров). На Балканах они вступают во взаимодействие с обитавшими там ранее (после древнего переселения из Малой Азии) носителями индоевропейских диалектов — древнебалканского фракийского, а также фригийского, македонского и дорийского диалекта греческого языка. В результате этих позднейших контактов возникают фракийско-иллирийские языковые образования типа албанского, включившие в себя значительный пласт иллирийского древнеевропейского.

С другой стороны, давление с севера приводит в движение обосновавшиеся ранее на Балканах индоевропейские диалекты (дорийский, фригийский), которые начинают перемещаться на юг Балкан в материковую Грецию (дорийское нашествие) или в Малую Азию (фригийцы). Эти интенсивные перемещения больших масс населения включаются в общее движение народов Восточного Средиземноморья, отраженное в египетских источниках как нашествие «народов моря». Это нашествие и привело к гибели около 1200 г. Хеттского государства и Микенской Греции.

Описанные миграции индоевропейских племен с первоначальных мест их обитания на Ближнем Востоке и в Передней Азии, их переселение на новые места обитания и взаимодействие с исконным населением этих областей привели к распространению древних индоевропейских диалектов на обширных пространствах Евразийского континента и к возникновению того географического распределения отдельных индоевропейских языков, которое и устанавливается к началу исторического периода.

Библиография

Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы Древней Анатолии. М., 1982

Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995

Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Тбилиси, 1984 (Благовещенск, 1998). Т. 1–2

Дьяконов И. М. О прародине носителей индоевропейских диалектов//Вестник Древней Истории. 1982. № 3

Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968

De Hoz J. From Ptolemy to the Ethnic and Linguistic reality//Ptolemey. Towards a linguistic atlas of the earliest Celtic place-names of Europe. Aberystwyth, 2000

Gimbutas M. Bronze Age Cultures in Central and Eastern Europe. The Hague, 1965

Gimbutas M. Primary and Secondary Homeland of Indo-Europeans//The Journal of Indo-European Studies. 1985. V. 13

Mallory J. P. A short history of the Indo-European problem//The Journal of Indo-European Studies. 1973. V. 1

Melaart J. Anatolia and the Indo-Europeans//The Journal of Indo-European Studies. 1981. V. 9

Phillips P. The Prehistory of Europe. Bloomington-London, 1980

Proto-Indo-European: the Archeology of a Linguistic Problem. Ed. S. Nacev Skomal and E. Polomé. Washington, 1987

Тема № 305

Эфир 09.10.2003

Хронометраж 51:07

www.ntv.ru

Сайт управляется системой uCoz