Обратная связь
gordon0030@yandex.ru
Александр Гордон
 
  2002/Январь
 
  Архив выпусков | Участники
 

Общество и ритуалы

  № 54 Дата выхода в эфир 14.01.2002 Хронометраж 1:00:00
 
Что такое ритуал, только ли религиозное явление? Как он функционирует в современном обществе? О том, как рождается ритуал, что лежит в его основе, сколько времени нужно обществу, чтобы принять ритуал и чем он отличается от традиции в её обычном бытовом понимании, — доктор богословия, профессор Латвийского университета Леон Тайван и доктор исторических наук, профессор Андрей Зубов.

Программа повторно вышла в эфир 04.05.2002 в укороченном варианте (хронометраж 40:00).


Материалы к теме

А. Зубов

Общество входит в письменную цивилизацию в системе ритуальной культуры.

Что такое ритуальная культура?

Само слово ритуал происходит от санскритского rita -=ta. Рита — это порядок мироздания, такое состояние бытия, когда земное рассматривается как проекция божественного, а божественное, в свою очередь, зависимо от земного. В частности, и закон, право, государственное устройство, хозяйственный порядок — суть проекции божественного в наш мир.

Но божественное не означает только благое. Ритуальные культуры отвечают на извечный вопрос человека о происхождении зла, вводя понятие разлада в само божественное. Некоторые божественные личности или силы перестали следовать благой воле Творца и вступили с ним в противоборство. В индуизме — это борьба дасьев с адитьями, в иной древнейшей ритуальной культуре — египетской, Сета — с Осирисом и Гором.

Окончательная победа останется за благом, но ныне борьба идёт не только в мире богов, но и в мире людей и каждый человек может примкнуть к тому или иному лагерю, каждое действие, слово и мысль человека сознательно или бессознательно означены его выбором стороны в этой космической схватке.

Всё это необходимый элемент ритуальной культуры, но не достаточный. Специфической особенностью ритуальной культуры является форма солидаризации с силами добра и блага. Форма эта — особое ритуальное действо, когда на земле воспроизводится ситуация победы космических сил добра над силами зла. Такое действо, ритуал в узком смысле слова, должно соединить все энергии человека (жест, речь и мысль) с энергиями Бога, победившего «во время оно» своих врагов-супостатов.

Именно ритуальная культура предполагает, что время и пространство делятся на священное и профанное. В священном пространстве, пространстве ритуала, человек должен вести себя как Бог, которого он воспроизводит системой символических действий, слов и мыслей. В этом пространстве любое несоответствие рите приводит к страшным разрушительным послед-ствиям и даже к полной гибели.

В профанном пространстве человек есть то, что он есть на самом деле — грешное, пронизанное злом существо. После выхода из ритуала он снова может вести себя как все человеки. Но в профанном состоянии он бесконечно далек от мира богов и подвластен силам зла. Совершенствование и человека и общества в целом достигается только ритуалом и внутри ритуала.

Есть некоторые основания предполагать, что до ритуальной культуры существовала иная традиция отношений с божественным миром. Её рудименты заметны в раннеритуальных священнодействиях (напр. в Текстах Пирамид середины III тыс. до Р.Х.) и в археологических памятниках верхнего палеолита и неолита, например в захоронения. Но для нас более интересно направление эволюции ритуальных культур к современности.

Довольно рано человек начинает сознавать, что разделение жизни на сакральную и профанную сферы достаточно условно. Вся жизнь человека священна, вся посвящена Богу, ибо человек божественен, он — образ Божий. И потому нет в жизни человека неритуальной сферы. Человек всю жизнь должен обитать в сакральном поле ритуала и только такая жизнь оставляет надежду на достижение главной цели жизни — полное воссоединение с Богом Творцом человека после смерти. Для профанного места не остаётся. Причём священным оказывается не только действие, но и слово и даже мысль, как и в классическом ритуале. А борьба с силами зла, с дьяволом идёт не в пространстве мифа, «во время оно», а здесь и сейчас в сердце человека, где добрые и злые помыслы сталкиваются друг с другом.

По сути говоря, все великие религии современности — зороастризм, христианство, иудаизм, ислам, современный индуизм и буддизм являются такими формами расширительного ритуала, сохранившими внутри себя немало и от ритуала классического. Скажем, в христианстве, евхаристическое таинство есть ритуальное воспроизведение жертвы Христа, и потому имеет в частности, четкие временные рамки евхаристического канона; а аскетика «невидимой брани» — расширенный до пределов земной жизни ритуал.

Именно в такой системе ритуальной тотальности существовали средневековые христианские сообщества, мусульманская умма или индуизированные царства Юго-Восточной Азии (Ангкор, Борободур, Бали). Жёсткие требования ко всем членам таких сообществ не только в привычных для нас правовых рамках, но и в сферах нравственного порядка, ныне как правило не регламентируемых, могут быть поняты только в контексте ритуальной целостности общности как единого постоянно священнодействующего коллективного лица. Выразителем такой коллективной личности начиная с Египта, Шумера и шанского Китая, а может быть и много раньше, являлся царь-первосвященник — обожествленный человек и ритуальный Бог. Однако, расширение до временной и пространственной беспредельности области ритуала в новых религиях (авраамического круга, в буддизме и упанишадическом и послеупанишадическом индуизме) имело своей обратной стороной выпадение из такого тотального ритуала очень и очень многих потенциальных адептов. И тогда складывается новая традиция индивидуального и, часто, тайного подвига «хождения пред Богом» и любовного единения с Ним. Идея грехопадения, свойственная авраамическим религиям и особенно ее переживание в форме первородного греха в христианстве, весьма способствовало утверждению этого нового принципа.

Если в эпоху средневековья в Европе преобладал, а на Востоке во многом и до сих пор преобладает аспект ритуальной тотальности при монашеско-дервишской углубленной аскезе (то есть всецелом подражании Христу, Мухаммеду, аватарам Вишну или Шивы и т. п.) сравнительно немногих, то в Европе, начиная с Ренессанса, а в России с 16 века (Нил Сорский, Паисий Величковский, Оптина), утверждается постепенно традиция индивидуальной всецелости религиозной жизни при общем отступлении от ритуальной традиции как таковой и забвении самого смысла ритуала, как средства для спасения себя и мира через уподобление человека Богу — Победителю зла.

Религия на Западе редуцируется ко времени И. Канта в нравственный императив, а затем постепенно и вовсе вымывается из жизни общества. По крайней мере ритуальная тотальность бытия и значение человека, каждого человека, как воина в схватке Бога и Его супостата не на жизнь, а на смерть, вовсе перестаёт осознаваться на Западе. Замещение религии тоталитарными политическими идеологиями, в которых вновь восстанавливается видимость ритуала, но уже вне религиозного содержания и направленности к спасению каждого «верного» — особенность ХХ века. Теперь это земное и только земное действо и предельная цель — завоевание не Неба, но этого земного шара. Да и враг столь же «землян», сколь и друг, он лишь иной по классу, языку или расе. Победа над ним, уничтожение его якобы сулит счастье, мыслимое раньше только в эсхатологической перспективе. Но это счастье не для самих борцов, а лишь для «будущих поколений людей», которым суждено будет жить при коммунизме или Тысячелетнем Рейхе. То есть из нового ритуала человек выпадает, он становится «навозом для будущих поколений».

Тоталитарные псевдо ритуальные идеологии ХХ века полностью обанкротились и ныне незначительны. Вторая половина только что завершившегося века прошла для Запада под знаком индивидуализма и гедонистической реакции на тоталитаризм нацизма и коммунизма. Но ныне мы сталкиваемся с новой формой — с синтезом ритуальной религиозной тотальности и тоталитарной секулярной ритуальности. Направленный на ценности этого мира, радикальный ислам обещает при этом своим адептам личное загробное блаженство и освящает борьбу с американизмом именем Бога.

Эта последняя мутация ритуальной культуры, принимая во внимание, что распространяется она преимущественно в тех сообществах, которым не знаком европейский индивидуализм, как религиозный так и светский, трех прошедших столетий, может нести самые страшные последствия для судеб западной неритуальной, да и вовсе нерелигиозной цивилизации.

Л. Тайван

Давайте подойдем к вопросу о ритуале морфологически и несколько с иной позиции. Ритуал — явление сложное и необходимо найти какие-то составные этого непростого компонента религии.

Всякая цивилизация внешне больше всего отличается от другой своими символами. Когда в западных журналах хотят преподнести характерный символ, изображающий Россию, часто используется образ православного храма. Таких храмов нет нигде в мире, как в России. И наоборот — если мы хотим дать какой-нибудь веский символ западного, например немецкого духовного мира, то самым действенным будет образ лютеранского пастора. Вспомним популярный на телевидении начала 80-х гг. фильм «Долгая дорога в дюнах». Она начинается со сцены лютеранского пастора, читающего «Отче наш» над могилой умершего. Или вспомним Тютчева:
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой —
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

1834
Вот — два очень разных мира. Даже когда мы заходим в православный храм, мы оказываемся в некоем застывшем, понятном, может быть, сердцем, но малопонятном умом мире, где мерцают огни свечей, поблескивает тусклым золотом лики потемневших икон, где курится ладан и совершают поклоны священники, где поются песнопения на не вполне понятном церковнославянском языке. Одни этот мир ревниво оберегают, иные властно требуют его срочно перевести на всем понятный язык. Что это?

Ответ прост и сложен — это видимый мир религиозного.

Есть и другая составляющая ритуала — это время. В повседневности мы ощущаем себя живущими в потоке времени, порою мы испытываем тиранию времени. О сущности времени думали многие богословы и философы — от Бл. Августина до Канта и Шопенгауэра. Оно имеет колоссальное значение в религии и категории времени, которыми оперирует та или иная религия, в итоге оставляет неизгладимые черты в физиономии той или иной культуры и цивилизации. Например в Древнем Египте не чувствовали бега времени. Время стояло. Мы — представители иудеохристианской цивилизации живем в линейно бегущем времени. Христос пришел во времени, в истории. Бегом времени европейская цивилизация отличается от, например, индийской, с ее цикличностью времени. Поэтому древние индийцы были плохими историками. Однако Христианский мир знает об ином мире — где время не земное, во всяком случае, оно может показаться стоящим.

Об этом свидетельствуют те, кто побыли за вратами смерти — в клинической смерти. «Там нет земного понятия времени» пишет мне одна женщина, пережившая это удивительный опыт. То же и в храме — там нет земного времени. Весь его ритуал, что есть «манипулирование символами», нас постоянно отрывает от бега времени и переносит нас в «мифологическое время», «время оно».

(Теофании — пляска солнца; Фатима, Португалия 13 окт. 1917. Др. Египетская символика, религия древних балтов и Бог Солнца.)

Что все-таки происходит в храме? Происходит определенное «манипулирование символами». Что это манипулирование изображает?

Для лучшего понимания дела следует опять обратиться к истории. Древнейшие космогонические мифы изображают сотворение мира и человека. В этом сотворении имеются существенные структурообразующие элементы — древнеегипетский человек, как он верил, возникает из слез бога Солнца Ра. Он любимое создание Бога. Религиозный ритуал воспроизводит космогонический миф, или религиозный текст. Регулярно символическим языком воспроизводя миф, общество не только бесконечно воссоединяет себя с Творцом, оно окружающему миру напоминает о своих особых отношениях с Богом; человек символическими средствами возвращается «на щеку бога Ра», возвращает себя во «время оно», когда он еще был там — на ланитах Божества.

Некоторые мистики обладали способностью созерцать историю, обращенную вспять, достигая тот миг, когда Бог начинал творить мир. Это редкий дар, но для тех, кому это недоступно, сердцем, внутренним оком, духом человек может почувствовать это возвращение к Богу в ритуале, воспроизводящем творение мира и человека.

В христианском храме «проигрывается» не сотворение мира (оно присутствует во втором плане), а история спасения человечества Христом. Если в театре создается иллюзия событий, то в литургии богомолец лично причастен к тому, что там происходит. Это достигается не только тем, что он как бы находится на общей площадке со священством и исполняет свою роль в общем ритуале, но и таинственным присутствием Христа на Литургии. Мне приходилось бывать на искусственных инсценировках опытными артистами богослужений и ощущение фарса тебя никогда не оставляет.

Церковный ритуал отличается от театральной инсценировки и тем, что он не воспроизводит профанную, жизненную картинку. Исторический Иисус из Назарета носил простую палестинскую одежду «сотканную из одного куска», но священник носит золотые ризы, а епископский саккос — ни что иное, как церемониальная одежда византийского императора. Тот Иисус, которого воплощает священник в храме, — не галилейский проповедник, а прославленный Вседержитель. Если суметь прочесть символический язык храмового ритуала, то перед нами откроется Евангельская история Христа, его Тайная Вечеря, крестная смерть и воскресение.

Постоянно повторяемая, литургия превращает все из истории в повседневную и безвременную актуальность; это можно фигурально представить как постоянное нахождение «в сообществе Христа». Можно этот исторический слом — исчезновение всеохватывающего ритуализма жизни, который столь характерен для традиционного индийца, когда он всякий шаг — будь то еда, близость с женой, или пребывание там, «где царь пешком ходит», сопровождает соответствующим ритуалом; явление, кстати, характерное и для руссских старообрядцев и латышских крестьян 19 века — отнести к важному историческому событию. Событие это — Ренессанс с последующей Реформацией. Для Европы это время, когда распространяется грамотность. Ведь Гутенберг в 1455 г. напечатал Библию, и это положило начало новому этапу в истории ритуала. Книга стала новым, емким символом сама по себе. Начинается критическое осмысление текстов, но одновременно — происходит сакрализация текста. Христианство постигает Реформация в Германии и это — возвращение к ветхозаветному законничеству и книжничеству в религии.

Если вернуться к категории времени, то с Реформацией западная Церковь покидает пещеру храма (Шпенглер), выходит из ритуализированного безвременья средневекового храма в кирху, где так же течет время, как и за окном и где строгий пастор в профессорской мантии вместо золоченых риз пророчествует словами Библии и гомилии. Ритуал, возвращающий к первообразу, обращается к образу, отражению Божественного, однако эта метаморфоза в ритуале ведет и к превращению в сущностном — человек перестает искать пути к воскресению со Христом в мире потустороннем, он просто лепит рай из нашего временного существования. Человек таким образом становится смертным демиургом. Последние события в Америке это подтверждают


Библиография

Зубов А. Б. История религий. М., 1997. Т. 1.

Семенцов В. С. Проблемы интерпретации брахманической прозы: Ритуальный Символизм. М., 1981.

Тайван Л.-Г. Восточная мистерия. М., 2001.

Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М.,1999.

Cambell J. The Masks of God. N.-Y.,1991.

Eliade M. The History of Religious Ideas. Chicago, 1989. V.1–3.

Rudolf L., Rudolf S. The Modernity of Tradition. Chicago, 1967.


Тема № 54

Эфир 14.01.2002

Хронометраж 1:00:00


НТВwww.ntv.ru
 
© ОАО «Телекомпания НТВ». Все права защищены.
Создание сайта «НТВ-Дизайн».


Сайт управляется системой uCoz