 |
 |
 |
gordon0030@yandex.ru
Наука и гипотеза
18.11.2002 
58:00
Когда система заблуждений преподносится под видом научной теории, ее называют лженаукой. К сожалению, это слово часто употребляли лжеученые, порочившие подлинные научные достижения, например, пытавшиеся привесить ярлык лженауки кибернетике, молекулярной биологии, генетике, теории относительности. Но другого слова не придумано. О том, как найти грань между наукой и лженаукой, особенно если речь идет об истинах, еще не установленных окончательно, — доктор
Участники:
Леонид Иванович Пономарев —
Леонид Ирбекович Уруцкоев — доктор
Позиции:
Л. И. Пономарев:
• Формулировка А. Гордоном цели дискуссии: Обсудить взаимоотношения научной гипотезы и научного метода на примере конкретных исследований, шумно обсуждаемых в прессе последнее время.
• Изложение Л. Уруцкоевым его гипотезы, основных результатов, полученных в ее обоснование, и сути его разногласий с научным сообществом.
• Изложение Л. Пономаревым основ научного метода, формулировка основных признаков лженауки, обсуждение причин конфликта Л.У. с научным сообществом.
• Дискуссия о роли гипотезы в науке, о задачах науки и об ответственности ученых перед наукой и обществом.
Точные науки достигли впечатляющих успехов благодаря последовательному применению научного метода исследования явлений природы. Именно с помощью научного метода проверяется любая гипотеза и, только выдержав эту проверку, она может перейти в ранг научной истины. Научный метод — изобретение Нового времени, и он имеет ряд особенностей, которые отличают его как от умозрительных попыток древних понять устройство мира, так и от стихийного экспериментирования средних веков.
Основы научного метода — эксперимент в контролируемых условиях, описанный настолько тщательно, чтобы его могли воспроизвести другие люди, в другое время и в другом месте. При подготовке эксперимента и формулировке его результатов неизбежно используются понятия, которые возникли на базе всего предыдущего знания и поэтому не всегда приспособлены для описания вновь открываемых явлений. Именно в эти моменты возрастает роль гипотез. Плодотворная гипотеза решает одновременно три задачи:
Первое из них: тщательные контрольные опыты, призванные отделить истинный сигнал от сопровождающего его «шума» ложных сигналов.
Второе: использовать при обсуждении эксперимента только хорошо определенные понятия и вводить новые только в случае крайней необходимости (Знаменитая «бритва Оккама»: сущности не могут быть увеличиваемы без числа).
Третье: любое новое явление должно быть согласовано со всей предыдущей суммой знаний и не противоречить твердо установленным фактам.
Последнее утверждение при желании можно воспринять как запрет на новые открытия. В действительности же, при анализе результатов эксперимента, оно играет ту же роль, что и контрольные опыты. Любой физический закон справедлив только в границах его применимости и, если вновь открытое явление не подчиняется этому закону, то, прежде всего, надо проверить, не вышли ли мы за рамки его применимости. И, наоборот, если мы точно знаем, что условия проводимого эксперимента заведомо соответствуют границам действия физического закона и, тем не менее, получаем результат, несовместимый с ним, то мы обязаны усомниться в результатах эксперимента, и искать источники допущенной нами ошибки. (Например, если в
Анализ многочисленных несостоявшихся «открытий» и «изобретений» показывает, что их появление всегда связано с нарушением перечисленных требований научного метода. К сожалению, эти нарушения часто неочевидны и, чтобы обнаружить их (а также объяснить их авторам и чиновникам), ученые вынуждены затрачивать довольно много сил и времени. (Как известно, один неученый человек может задать столько вопросов, на которые и сто ученых не ответят.)
Надобно сказать, что для людей несведущих наука и лженаука практически неразличимы, особенно если в псевдонаучной работе будут написаны
1. Как правило, предметом псевдонаучных работ являются наиболее фундаментальные проблемы: теория относительности (чаще всего), теория взаимодействующих полей (например, торсионные поля), закон радиоактивного распада и т. д.
2. Как правило, авторы таких «открытий» очень подозрительны и постоянно опасаются, что их «открытие» украдут, поэтому добиться от них объяснения метода, каким оно было получено, практически невозможно.
3. Как правило, научная общественность узнает об этих «открытиях» не из научных журналов, а из общедоступной (часто «желтой») прессы.
В последние годы расцвет лженаук принял массовый характер (и не только в России), а с помощью свободной прессы он приобрел размеры подлинного бедствия. Сообщество «изобретателей», не озабоченное соблюдением твердо установленных законов природы и прочими условностями научного метода, собирается теперь на свои конференции, издает свой журнал, имеет свои «академии», а профессиональные ученые вынуждены писать рецензии на их труды не по собственной воле, а по требованию администрации Президента, Совета Безопасности, Президента Российской Академии Наук и т. д.
Это подлинная эпидемия, которая затронула даже политиков. Чего стоит, например, такой пассаж из письма кандидата
Все это печально и еще раз свидетельствует о бедственном положении науки в нашей стране, а также о равнодушии правительства к ее нуждам. И расцвет лженаук — только один из признаков этого. (Как сказал один уважаемый член Российской Академии Наук: «Если хозяин плохо кормит своих собак, то они начинают промышлять на помойках».) Если в обозримом будущем ситуация не изменится, то очень скоро в стране не останется квалифицированных ученых, способных разобраться и написать толковый отзыв в правительственные структуры на многочисленные «изобретения» лжеученых.
В индустриальном обществе наука является фундаментом и высшим достижением цивилизации одновременно, и пренебрежение к ее нуждам есть не просто чиновничья недальновидность, а государственное преступление перед обществом и будущим страны.
Л. Уруцкоев:
Предполагается, что никто из оппонентов априори не претендует на исключительное право на истину.
1. Что такое наука? Прежде чем приступать к дискуссии, необходимо прийти к взаимопониманию относительно основных понятий и определений. В противном случае передача не будет плодотворной. Я предлагаю в качестве базового определения науки взять понятие БСЭ: «Наука, сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности; одна из форм общественного сознания». Если Пономарев с
2. Что такое «лженаука», я не понимаю и предлагаю Л.П. сформулировать определение. В определении надо строго разграничить: а) ненаучность методов, применяемых для исследования, т. е. методы должны опираться на тот багаж знаний, который есть у человечества; б) ошибочность полученных данных, т. е. не квалифицированность измерений; в) неправильность трактовки.
Для лучшего взаимопонимания предлагаю разобрать ряд конкретных примеров:
а) Теория Кельвина — вихревая модель атома,
б) Геометрия Лобачевского — теория Шипова;
в) Холодный синтез.
Что здесь наука, а что лженаука. И как отличить? Мне кажется, что если
Вопрос председателю комиссии по борьбе с лженаукой Э. П. Круглякову:
Я не считаю себя достаточно компетентным для такого обсуждения, но ответ не очевиден: если лженаука, то как быть с академиками? И, значит, сама академия пригрела лженауку. Значит, она не так объективна и может идти на компромисс, по крайней мере, с властью. Если
3. Обсудить падение престижа науки как сферы деятельности людей.
Кроме очевидных причин развала экономики страны, на мой взгляд, существуют и другие, не столь значимые, но очень глубокие по сути. Как считает Л. Пономарев, нет ли в наблюдаемом обвале и, хотя бы частичной, вины руководителей, т. е. академиков?
На мой взгляд, есть. Академики, это в основном директора институтов, бросили на произвол рынка своих сотрудников и, сдавая в аренду площади, пытались спасти только очень маленький круг своих приближенных. И вместо того, чтобы пытаться организовать оборону, по сути, бросили клич «спасайся, кто может». И это происходило на глазах у больших коллективов. Может быть, это следствие закономерного исторического процесса и, в конце концов, пойдет на пользу самой российской науке, и она будет организована на
4. Теперь о своих «лженаучных» исследованиях. Сразу хочу сказать, что никакого конфликта с научным сообществом нет и быть, в принципе, не может по одной простой причине. Само научное сообщество, в принципе, неоднородно, и в нем всегда бродят разные мнения и идеи. И, тем не менее, конечно же, подавляющая часть ученых относится к нашим результатам весьма скептически. И это нормально, так и должно быть.
И такому скептицизму есть вполне разумное объяснение. В начале века Великими (Пуанкаре, Эйнштейн, Планк, Бор, де Бройль, Дирак) была заложена, если угодно, научная философия, выраженная в принципах и уравнениях. Следующее поколение (Ландау, Тамм, Зельдович, Харитон, Курчатов, Александров, я говорю только об отечественных ученых) развивали в рамках этой философии как теоретические представления, так и их практическую реализацию. Следующее поколение уже, в основном, занималось уточнениями, формализацией, популяризацией этих представлений. И это не менее важный этап. Наши же результаты, и мы это прекрасно понимаем, явно не вписываются в современные представления, которые на сегодняшний день стали почти религией. Поэтому и идет такое отторжение. Ясно, что для пересмотра
5. Общая дискуссия. Согласен с планом Л. П.
6. Прошу 5 мин., чтобы рассказать о теории Ж. Лошака и последних результатах экспериментов в связи с его теорией, как обещал в прошлой передаче А. Гордону.
Материалы к программе:
Из книги А. Пуанкаре «Наука и гипотеза».
Введение. Для поверхностного наблюдателя научная истина не оставляет места никаким сомнениям: логика науки непогрешима, и если ученые иногда ошибаются, то это потому, что они забывают логические правила.
Математические истины выводятся из небольшого числа очевидных предложений при помощи цепи непогрешимых рассуждений: эти истины присущи не только нам, но и самой природе. Они, так сказать, ставят границы свобод творца и позволяют ему делать выбор только между несколькими относительно немногочисленными решениями. Тогда нескольких опытов будет достаточно, чтобы раскрыть нам, какой выбор им сделан. Из каждого опыта с помощью ряда математических дедукций можно вывести множество следствий, и таким образом каждый из них позволит нам познать некоторый уголок Вселенной.
Вот в таком виде представляется широкой публике или учащимся, получающим первые познания по физике, происхождение научной достоверности. Так они понимают роль опыта и математики. Так же понимали ее сто лет тому назад и многие ученые, мечтавшие построить мир, заимствуя из опыта возможно меньше материала.
Но, вдумавшись, заметили, что математик, а тем более экспериментатор, не может обойтись без гипотезы. Тогда возник вопрос, достаточно ли прочны все эти построения, и явилась мысль, что при малейшем дуновении они могут рухнуть. Быть скептиком такого рода значит быть только поверхностным. Сомневаться во всем, верить всему — два решения, одинаково удобные: и то и другое избавляет нас от необходимости размышлять.
Итак, вместо того чтобы произносить огульный приговор, мы должны тщательно исследовать роль гипотезы; мы узнаем тогда, что она не только необходима, но чаще всего и законна. Мы увидим также, что есть гипотезы разного рода; одни допускают проверку и, подтвержденные опытом, становятся плодотворными истинами; другие, не приводя нас к ошибкам, могут быть полезными, фиксируя нашу мысль, наконец, есть гипотезы, только кажущиеся таковыми, но сводящиеся к определениям или к замаскированным соглашениям.
Некоторые были поражены этим характером свободного соглашения, который выступает в некоторых основных началах наук. Они предались неумеренному обобщению и к тому же забыли, что свобода не есть произвол. Таким образом, они пришли к тому, что называется номинализмом, и пред ними возник вопрос, не одурачен ли ученый своими определениями и не является ли весь мир, который он думает открыть, простым созданием его прихоти. При таких условиях наука была бы достоверна, но она была бы лишена значения.
Если бы это было так, наука была бы бессильна. Но мы постоянно видим перед своими глазами ее плодотворную работу. Этого не могло бы быть, если бы она не открывала нам
Гипотезы в физике. Значение опыта и обобщения. Опыт — единственный источник истины: только опыт может научить нас
Однако если опыт — все, то какое место остается для математической физики? Зачем экспериментальной физике это пособие, которое кажется бесполезным, а может быть, даже опасным? Тем не менее математическая физика существует; она оказала нам неопровержимые услуги. Это — факт, нуждающийся в объяснении.
Дело в том, что одних наблюдений недостаточно; ими надо пользоваться, а для этого необходимо их обобщать. Так всегда и поступали; однако поскольку память о бывших ошибках делала человека все более осмотрительным, то наблюдать стали все больше, а обобщать все меньше.
Нельзя ли нам удовольствоваться одним только чистым опытом?
Нет, это невозможно; такое стремление свидетельствовало бы о полном незнакомстве с истинным характером науки. Ученый должен систематизировать; наука строится из фактов, как дом из кирпичей; но простое собрание фактов столь же мало является наукой, как куча камней — домом.
Что же такое — хороший опыт? Это — опыт, который дает нам нечто большее по сравнению с единичным фактом; это — опыт, дающий нам возможность предвидеть, т. е. позволяющий делать обобщение.
В самом деле, без обобщения невозможно и предвидение. Условия произведенного опыта никогда не повторяются в точности. Наблюденный факт никогда не начнется сначала; единственное, что можно утверждать, — это что при аналогичных условиях произойдет аналогичное явление. Поэтому, чтобы предвидеть, надо по крайней мере опираться на аналогию, т. е. обобщать.
Как бы робок ни был исследователь, ему необходимо делать интерполяцию; опыт дает нам лишь некоторое число отдельных точек: их надобно соединить непрерывной линией, и это — настоящее обобщение. Этого мало: проводимую кривую строят так, что она проходит между наблюденными точками — близ них, но не через них. Таким образом, опыт не только обобщается, но и подвергается исправлению; а если бы физик захотел воздержаться от этих поправок и на самом деле удовольствоваться голым опытом, то ему пришлось бы высказывать очень странные законы.
Итак, голые факты не могут нас удовлетворить; иными словами, нам нужна наука упорядоченная, или, лучше сказать, организованная.
Нередко говорят, что следует экспериментировать без предвзятой идеи, Это невозможно; это не только сделало бы всякий опыт бесплодным, но это значило бы желать невозможного. Всякий носит в себе свое миропредставление, от которого не
Можно ли сказать, что, допустив вторжение вполне осознанных нами предвзятых идей, мы этим усиливаем вред? Не думаю, по моему мнению, они скорее будут служить друг другу противовесом, так сказать, противоядием; они вообще будут плохо уживаться друг с другом; одни из них окажутся в противоречии с другими, и, таким образом, мы будем вынуждены рассматривать проблему с различных точек зрения. Этого достаточно для нашего высвобождения; кто может выбирать себе господина, тот уже больше не раб.
Итак, благодаря обобщению каждый наблюденный факт позволяет нам предвидеть множество других; однако не следует забывать, что из них только один первый достоверен, а все другие только вероятны. Как бы прочно обоснованным ни казалось нам наше предвидение, все же мы никогда не имеем абсолютной уверенности в том, что оно не будет опровергнуто опытом, предпринятым в целях его проверки. Однако вероятность часто бывает достаточно велика, чтобы практически мы могли ею удовлетвориться. Лучше предвидеть без абсолютной уверенности, чем не предвидеть вовсе.
Я позволю себе сравнить науку с библиотекой, которая должна беспрерывно расширяться; но библиотекарь располагает для своих приобретений лишь ограниченными кредитами; он должен стараться не тратить их понапрасну. Такая обязанность делать приобретения лежит на экспериментальной физике, которая одна лишь в состоянии обогащать библиотеку. Что касается математической физики, то ее задача состоит в составлении каталога. Если каталог составлен хорошо, то библиотека не делается от этого богаче, но читателю облегчается пользование ее сокровищами. С другой стороны, каталог, указывая библиотекарю на пробелы в его собраниях, позволяет ему дать его кредитам рациональное употребление; а это тем более важно ввиду их совершенной недостаточности.
Итак, вот в чем значение математической физики. Она должна руководить обобщением, руководить так, чтобы от этого увеличивалась производительность науки. Нам остается рассмотреть, какими путями она этого достигает и как может она это выполнить без опасных уклонений с правильного пути.
Роль гипотезы. Всякое обобщение есть гипотеза. Поэтому гипотезе принадлежит необходимая, никем никогда не оспаривавшаяся роль. Она должна лишь как можно скорее подвергнуться и как можно чаще подвергаться проверке.
Если она этого испытания не выдерживает, то, само собой разумеется, ее следует отбросить без всяких сожалений. Так вообще и делают; но иногда не без некоторой досады. Но это чувство ничем не оправдано; напротив, физик, который пришел к отказу от одной из своих гипотез; должен был бы радоваться, потому что тем самым он нашел неожиданную возможность открытия, Я предполагаю, что его гипотеза не была выдвинута необдуманно, что она принимала в расчет все известные факторы, могущие помочь раскрыть явление! Если она не оправдывается, то это свидетельствует о
И была ли опровергнутая таким образом гипотеза бесплодной? Нисколько! Она, можно сказать, принесла больше пользы, чем иная верная гипотеза: не только потому, что она вызвала решающий опыт, но и потому, что, не будь ее, этот опыт был бы произведен наудачу, и в нем не увидели бы ничего чрезвычайного; только в списке фактов прибавился бы один лишний, не влекущий за собой никаких следствий.
Теперь выясним, при каком условии пользование гипотезой не представляет опасности? Одного твердого намерения руководиться опытом еще недостаточно; этим еще не исключается возможность влияния опасных гипотез; такими в особенности являются те, которые вводятся неосознанно, принимаются молчаливо, почему мы и не можем от них избавиться.
Заметим, с другой стороны, что весьма важно не множить гипотез чрезмерно и вводить их только одну после другой. Если мы создали теорию, основанную на множестве гипотез, и если опыт осуждает ее, то как найти между нашими предпосылками ту, которая должна быть изменена? Открыть ее было бы невозможно. И наоборот, если опыт согласуется с теорией, то можно ли считать, что подтверждены сразу все гипотезы? Можно ли надеяться из одного уравнения определить несколько неизвестных?
Равным образом нужно тщательно отличать различные виды гипотез. В числе их бывают, прежде всего, такие, которые вполне естественны и которых почти невозможно избежать; так, например, трудно не предположить, что влияние очень удаленных тел ничтожно, что малые движения подчинены линейной зависимости, что действие является непрерывной функцией причины. То же я скажу об условиях, вытекающих из понятия симметрии. Все эти гипотезы, так сказать, образуют общий фонд всех теорий математической физики. Если бы их пришлось оставить, то это уже после всех других.
Гипотезы второй категории я назову безразличными. В большинстве вопросов исследователь в самом начале своих вычислений предполагает, либо что материя непрерывна, либо, наоборот, что она состоит из атомов. Он мог бы изменить свое предположение на обратное, не меняя этих выводов; лишь получение их стало бы более трудным. Если теперь опыт подтверждает его заключения, станет ли он думать, что ему удалось доказать, например, реальность атомов?
В оптических теориях вводятся два вектора, из которых один рассматривается как скорость поступательного движения, другой — как вихрь (tourbillon). Это — пример безразличной гипотезы, так как те же самые выводы получаются и при обратном предположении; поэтому здесь согласие с опытом не может доказать, что действительно первый вектор есть поступательная скорость; оно подтверждает лишь, что величина, о которой идет речь, есть действительно вектор, — а это и есть единственная гипотеза, фактически введенная в число предпосылок. Мы рассматриваем этот вектор либо как скорость, либо как вихрь просто потому, что ограниченность нашего ума вынуждает нас облекать наши представления в некоторую конкретную форму. Пусть нам необходимо обозначить этот вектор буквой х или же у подобно тому как результат опыта, каков бы он ни был, не дает оснований к тому, чтобы рассматривать вектор как скорость, он не может быть истолкован в том смысле, что его надо обозначать через х, а не через у.
Этого рода безразличные гипотезы никогда не представляют опасности, лишь бы только природа их была ясно понимаема. Они могут быть полезными то в качестве вычислительного приема, то как некоторая конкретная опора для нашей мыслительной способности. Поэтому нет оснований их осуждать.
Гипотезы третьей категории являются обобщениями в настоящем смысле слова. Дело опыта — подтвердить их или опровергнуть. Как в том, так и в другом случае они являются плодотворными, но, по изложенным мною основаниям, это имеет место лишь при условии ограниченности их числа.
Значение физических теорий. Люди, стоящие в стороне от научной работы, поражаются кажущейся эфемерностью научных теорий. Они видят их постепенный упадок после нескольких лет процветания, видят нагромождение все новых руин, предвидят, что и модные теперь теории в свою очередь скоро подвергнутся той же судьбе, и выводят отсюда заключение об их полной бесполезности. Они называют это банкротством науки. Но такой скептицизм поверхностен. Эти люди не отдают себе никакого отчета в том, что составляет цель и назначение научных теорий, иначе они поняли бы, что и руины еще могут быть для
Казалось, не было теории более прочной, чем теория Френеля, которая рассматривала свет как движение в эфире. Однако теперь ей предпочитают теорию Максвелла. Значит ли это, что труды Френеля были бесполезны? Нет, ибо Френель не ставил своей целью узнать, существует ли реально эфир, имеет ли он атомистическое строение, так ли или иначе движутся его атомы; его цель была иная — предвидеть оптические явления. А этому требованию теория Френеля удовлетворяет теперь точно так же, как и до Максвелла. Ее дифференциальные уравнения всегда верны; способы интегрирования их всегда одни и те же, и получающиеся отсюда интегралы всегда сохраняют свое значение.
Пусть не говорят, что мы таким образом низводим физические теории до степени простых практических рецептов. Уравнениями выражаются отношения, и если уравнения остаются справедливыми, то это означает, что и эти отношения сохраняют свою реальность. Теперь, как и раньше, уравнения Френеля показывают нам наличие
Если физик констатирует противоречие между двумя теориями, одинаково дорогими ему, он иногда говорит: не станем об этом беспокоиться; пусть промежуточные звенья цепи скрыты от нас — мы будем крепко держать ее концы. Этот аргумент, напоминающий запутавшегося богослова, был бы смешон, если бы физическим теориям приписывался тот смысл, какой им придают профаны. Тогда в случае противоречия по меньшей мере одна из них должна была бы быть признана ложной. Это не необходимо, если искать в них только то, что следует искать. Может случиться, что и та и другая теории выражают действительные отношения, а противоречие лежит лишь в символах, в которые мы обрядили реальность.
Если
Пусть
Гипотезам подобного рода свойствен лишь метафорический смысл. Ученому нет надобности воздерживаться от них, подобно тому как и поэт не избегает метафор; но он должен ясно сознавать их истинное значение. Они могут быть полезны как средство достигнуть известною умственного удовлетворения; они безвредны, пока остаются безразличными гипотезами.
Предыдущие соображения разъясняют нам, почему некоторые теории, считавшиеся оставленными и бесповоротно осужденными опытом, вдруг возрождаются к новой жизни. Причина здесь та, что они выражали реальные отношения и не утратили этого свойства даже после того, как мы по тем или иным основаниям сочли нужным выражать те же отношения другим языком. Таким образом, они сохраняли некоторую скрытую жизнеспособность.
Из статьи академика А. Мигдала «Отличима ли истина от лжи» («Наука и жизнь». 1982. № 1.)
Сложные проблемы всегда имеют простые, легкие для понимания неправильные решения...Ежедневно на головы не сведущих в естественных науках людей обрушивается поток непроверенных фактов и слухов — верить в сверхъестественное стало модой и этаким признаком утонченности. Надеюсь, что эта статья поможет научиться — хотя бы отчасти — отличать разумное от неразумного, ловкий трюк от научной истины, чудо мнимое от подлинного чуда гармонии Вселенной. Постараемся ответить на несколько вопросов:
• Из чего складывается научный метод познания?
• Как рождаются заблуждения?
• Каковы те малые ошибки в рассуждениях, которые приводят к антинаучным заключениям?
• И, наконец, как отличить научную истину от заблуждения?
Черты и методы науки. Задачи науки лежат на границе между известным и неожиданным. Отсюда одна из главных ее черт — открытость новому, способность пересмотреть привычные представления и, если надо, отказаться от них.
Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание.Науку образуют факты, соотношения между ними и толкование этих соотношений. Факты и соотношения надо чтить, как Уголовный кодекс. Хорошо установленные факты неизменны, соотношения только уточняются с развитием науки. Но толкования фактов и соотношений, то есть представления, основанные на сознательно упрощенной картине явления, нельзя абсолютизировать. Представления, или модели, развиваются и видоизменяются с каждым открытием. В нобелевской речи Альбер Камю сказал, что искусство шагает по узкой тропинке меж двух бездн: с одной стороны — пустота, с другой — тенденциозность. В науке такие бездны — верхоглядство и догматизм, две грани лженауки. Верхогляды строят свои концепции, не считаясь с фактами и соотношениями, основываясь на непроверенных догадках. Догматики абсолютизируют представления сегодняшнего дня. Что опаснее — трудно сказать.— Данте
...Чтобы не нарушить, не расстроить,Существует заблуждение, будто ценность научного открытия измеряется тем, насколько оно ниспровергает существующую науку. Значительность научной революции в ее созидательных, а не разрушительных возможностях, в том, какой толчок она дает развитию науки, какие новые области открывает. Очень часто при этом основные представления предшествующей науки остаются неизменными. Бескровный переворот произошел в астрофизике после появления радиоастрономии; в теоретической физике — с открытием «графиков Фейнмана» — способа получать соотношения между физическими величинами с помощью рисунков, которые расшифровываются в конце работы. Физика элементарных частиц категорически изменилась за последнее время без смены основных принципов физического описания.
чтобы не разрушить, а построить...
— В. Высоцкий. «Песенка Алисы»
Но даже коренная научная революция не отменяет, а только пересматривает, переосмысливает прежние соотношения и устанавливает границы их применимости. В науке существует «принцип соответствия» — новая теория должна, переходить в старую в тех условиях, при которых старая была установлена. Стабильность науки — важнейшее ее свойство, иначе приходилось бы начинать все заново после каждого открытия. Физики отказались от представления о тепле как о жидкости — теплороде, — перетекающей от нагретого тела к холодному, после того как была установлена эквивалентность механической и тепловой энергии («механический эквивалент тепла»). Но законы теплопроводности, установленные во времена теплорода, не изменились.
Романтика и поэзия науки не в разрушении старого, а в переплетении и проникновении друг в друга новых и прежних идей. В науке, как и в искусстве, новое не отменяет красоты старого, а дополняет ее. Итак, наука оберегает свои завоевания. Но как устанавливаются научные истины? Один из важнейших методов — проверка теоретических предсказаний опытом.
Штатские люди любят судить о предметах военных и даже фельдмаршальских, а люди с инженерным образованием судят больше о философии и политической экономии.«Эксперимент есть эксперимент, даже если его поставили журналисты» — было сказано в одном из наших журналов по поводу встречи редакции с экстрасенсом, с «медиумом», как сказали бы сто лет назад. Я не встретил ни одного экспериментатора, который не захохотал бы, услышав эту фразу. Самое тонкое и сложное — постановка недвусмысленного эксперимента, и здесь необходим строжайший профессионализм.— Ф. М. Достоевский, «Дневник писателя»
Чтобы установить истину, нужно поставить научный эксперимент, то есть проведенный специалистами, дающий повторяемые результаты и подтвержденный независимыми опытами других исследователей. Это в равной мере относится ко всем опытным наукам — к физике, химии, астрономии, биологии, психологии... В астрономии вместо слова «эксперимент» (словарь определяет его так: проба, опыт, проверка гипотез) принято употреблять слово «наблюдение», подчеркивающее невозможность изменить ход событий по желанию экспериментатора, но суть остается — астрономический эксперимент состоит в том, что место, время и способ наблюдения отбираются так, чтобы получить ответ на поставленный вопрос. Впрочем, в наши дни с помощью спутников стали возможны астрономические эксперименты и в обычном смысле слова.
...Красота не прихоть полубога,Опытные науки развиваются с помощью правдоподобных предположений, которые предстоит проверить. Если предположение — гипотеза — не подтверждается, приходится пересматривать принятые представления, и возникает новая теория, выдвигающая другие предположения, за которыми следуют новые проверки... Это так же эффективно, как выметать лужи метлой, по обычаю дворников. И хотя вода проходит между прутьями, после нескольких взмахов от лужи не остается и следа.
а хищный глазомер простого столяра...
— О. Мандельштам
Любая общая идея приобретает ценность, только если она подтверждена научными доводами, и честь открытия принадлежит тем, кто способствовал превращению этой идеи в доказанную истину. Как часто об этом забывают изобретатели общих идей! В поэтических и туманных образах древнеиндийских сказаний можно усмотреть идею расширяющейся Вселенной, научно обоснованную в XX веке и блестяще подтвердившуюся с открытием реликтового излучения. Имела ли эта идея
Законы в опытных науках в отличие от математики справедливы с той или иной вероятностью и с той или иной точностью. Если соотношение хорошо проверено на опыте, вероятность заметного отклонения от него ничтожно мала, и мы можем считать закон достоверным. Мы всегда понимаем достоверное как справедливое с вероятностью, близкой к единице.
Когда мы говорим, что хорошо установленная истина отличима от заблуждения, можно было бы добавлять: «с подавляющей вероятностью». Но приходилось бы делать это слишком часто. Говоря: «завтра снова наступит день», надо было бы добавить: «если, конечно, Земля не столкнется с небесным телом или не будет взорвана инопланетянами, которых в последнее время многовато развелось».
Научный метод, в основе которого лежит объективность, воспроизводимость, открытость новому — великое завоевание человеческого разума. Этот метод развивался и совершенствовался и был отобран как самый рациональный — из требования минимума потерь времени и идей. Уже более трех веков наука руководствуется им, и при этом ничего не было загублено. Неизбежный элемент любого развития — заблуждения, но научный метод придает науке устойчивость, заблуждения быстро устраняются силами самой науки.
Критики научного метода любят приводить исторические примеры заблуждений и давать рецепты, как можно было бы их избежать. Они уподобляются жене из старой одесской поговорки: «Я хотел бы быть таким умным, как моя жена потом».
О лженауке.
Я предпочитаю вредную истину полезной ошибке, истина сама исцеляет зло, которое причинила.Что такое лженаука? Может быть, это то, что противоречит представлениям науки сегодняшнего дня? Ни в каком случае! Именно работы, убедительно доказывающие противоречивость принятых моделей, могут привести к научной революции. Даже незаконченные работы такого рода вызывают дискуссии и побуждают к дальнейшим исследованиям. Так, закон зеркальной симметрии явлений природы подтверждался многими опытами и прочно вошел в представления физиков. Но опыты по проверке этого, казалось бы, точного закона, разумеется, никто не отнес к области лженауки, и результатом явилось важнейшее открытие — оказалось, что закон зеркальной симметрии нарушается при радиоактивном распаде.— И. В. Гете
Нужно ли считать лженаучными работы, основанные на предположениях, которые, как выясняется потом в результате исследований оказываются неверными? Разумеется, не нужно. Подтверждение предположений не единственный критерий научной ценности работы. И отрицательный результат дает важную информацию — исключается одна из возможностей. Лженаука — это попытка доказать утверждение, пользуясь ненаучными методами, прежде всего выводя заключение из неповторяемого неоднозначного эксперимента или делая предположения, противоречащие хорошо установленным фактам.
А куда отнести незаконченные научные работы, не устанавливающие истину, а только намекающие на ее существование? Они требуют дальнейшей проверки научными методами. Если такую проверку не сделают и объявят без основания работу законченной, она может перейти в разряд лженауки. Непонимание того, какой мучительный творческий процесс отделяет научный результат от первоначальной идеи, преувеличение ценности неоконченных работ, стремление заменить недоделанное догадками — все это в конечном счете приводит к лженауке.
Это те редкие случаи, когда наука соприкасается с лженаукой. Обычно дело обстоит грубее и проще — смутная идея объявляется достоверной истиной; то, что противоречит ей, замалчивается, а то, что подтверждает, громко рекламируется.
Разговоры о превращении лженауки в науку и обратно возникают из смешения понятий — словом «лженаука» часто обозначают либо заблуждения, либо поиски неожиданного. Заблуждения неизбежны в науке, но заблуждения не есть лженаука, так же как и неудавшиеся поиски неожиданного, если они возникают и устраняются научными методами в процессе познания. По нашему определению, даже поиски «философского камня», превращающего все металлы в золото, нельзя безоговорочно отнести к лженауке — эта идея не противоречила научным фактам средневековья. Алхимики, добросовестно ставившие воспроизводимые эксперименты, были подлинными учеными, внесшими свой вклад в познание законов природы.
На удочку насаживайте ложь,У лженауки есть устойчивые, почти непременные черты. Одна из них — нетерпимость к опровергающим доводам. К этому надо добавить претенциозность и малограмотный пафос. Лжеученый не любит мелочиться, он решает только глобальные проблемы и по возможности такие, которые не оставляют камня на камне от всей существующей науки. Как правило, работ меньшего значения у него никогда не было. У него самого нет сомнений, задача только в том, чтобы убедить тупых специалистов о своей очевидной правоте. Почти всегда он обещает громадный, немедленный практический выход там, где его не может быть.
и подцепляйте правду на приманку...
— В. Шекспир, «Гамлет»
Далее, почти без исключения — невежество и антипрофессионализм, очевидные любому серьезному специалисту. И, наконец, — агрессивность. Лженаука пытается доказать свою правоту, не гнушаясь никакими приемами. Можно и нужно протестовать против несправедливой оценки работы, но стремиться изменить общественное мнение следует принятыми в науке способами.
Нельзя воспринимать всерьез жалобы на будто бы существующие ущемления лженауки. Во все времена именно лженаука преследовала науку, и утверждать обратное — неуважение к памяти жертв лженауки, начиная с Галилея. Естественно, статьи, опровергающие научный метод познания, также недобросовестны, агрессивны и претенциозны.
Надо ли бороться с лженаукой? В некоторых случаях лженаука приносит ощутимый вред обществу, например, когда лжеученому удается повлиять на экономику, культуру, подействовать на воображение молодых людей, начинающих свой путь в науке. Но если научная ценность работы определяется не приказом администратора, а общественным мнением больших коллективов, вероятность ошибочной оценки минимальна. Поэтому, мне кажется, не следует бороться с лженаукой, запрещая ее или используя ее же приемы.
Итак, когда вы увидите или услышите о странном явлении, которое противоречит законам, известным вам со школьных времен, не верьте ему безоговорочно. Подобно тому, как юристы исходят из презумпции невиновности, здравый смысл должен исходить из презумпции отсутствия чуда. Не нужно доказывать, что нет странных, необычных явлений, нужно доказать, что они есть.
Задача науки — отбирать наиболее правдоподобные объяснения и придерживаться их до тех пор, пока опыт или теория не заставит от этого отказаться. Это единственный путь найти те явления, которые опровергают принятые представления.
Библиография
Александров Е. Б., Гинзбург В. Л. О лженауке и ее пропагандистах//Вестник РАН. 1999. № 3.
Волкович А. Г., Говорун А. П., Гуляев А. А., Жуков С. В., Кузнецов В. Л., Рухадзе А. А., Стеблевский А. В., Уруцкоев Л. И. Наблюдение эффектов искажения изотопного соотношения урана и нарушения векового равновесия тория — 234 при электровзрыве//Краткие сообщения по физике ФИАН. 2002. Вып. 8.
Гинзбург В. Л. Разум и вера//Вестник РАН. 1999. № 6
Кругляков Э. П. Что же с нами происходит? Новосибирск, 1998.
Кузнецов В. Д., Мышинский Г. В., Жеменник В. И., Арбузов В. И. Проверочные эксперименты по наблюдению эффекта холодной трансмутации элементов/Материалы
Кузнецов В. Д., Мышинский Г. В., Пеньков Ф. М., Арбузов В. И., Жеменик В. И. Низкоэнергетическая трансмутация атомных ядер химических элементов//Annales de la Fondations Louis de Broglie. (В печати.)
Лошак Ж. О возможности существования легкого лептонного магнитного монополя, способного влиять на слабые взаимодействия//Прикладная физика. (В печати.)
Мигдал А. Отличима ли истина от лжи//Наука и жизнь. 1982. № 1.
Пономарев Л. И. Под знаком кванта. М., 1989.
Пуанкаре А. Наука и гипотеза/Анри Пуанкаре. О науке. М., 1990.
Уилл К. М. Теория и эксперимент в гравитационной физике. М., 1985.
Уруцкоев Л. И., Ликсонов В. И., Циноев В. Г. Экспериментальное обнаружение «странного» излучения и трансформации химических элементов//Прикладная физика. 2000. Вып. 4.
Lochak G. Wave equation for a magnetic monopole//JJTP. 1985. № 24.
Lochak G. Un monopoole magnetique dans le champ de Dirac (etats magnetiques dans le champ de Majorana)//Annales de la Fondation Louis de Broglie. 1992. № 17.
Lochak G. Defense et illustration de la science: le savant, la science et l’ombre. Paris, 2002.
Тема № 170
Эфир 18.11.2002
Хронометраж 58:00
www.ntv.ru