Китайский эрос

gordon0030@yandex.ru

Архив выпусков | Участники

↓№ 15↑

03.10.2001 Хронометраж

1:16:00

Философы Артем Кобзев и Валерий Подорога о китайском эросе и западном танатосе.

Материалы к программе:

Неопровержимым доказательством эротического преуспеяния китайцев может считаться само их количество, что является достижением более грандиозным, чем Великая китайская стена — единственное рукотворное сооружение на Земле, видимое вооруженным глазом с Луны. Но уже в этой, самой первой фиксации реальности, скрыт парадокс, подобный таинственному единству замыкающе-ограничивающей силы Великой китайской стены и преодолевающей любые ограничения плодотворной силы великого китайского народа. Китайский эрос парадоксальным образом сочетает в себе стремление к полной сохранности спермы с полигамией и культом деторождения. Не менее удивительно и отделение оргазма от эякуляции, представляющее собой фантастическую попытку провести грань между материей наслаждения и наслаждением материей. Эта разработанная в даосизме особая техника оргазма без семяизвержения, точнее, с «возвращением семени вспять» для внутреннего самоусиления и продления жизни, есть один из видов «воровского похода на небо», то есть своеобразного обмана природы, что также более чем парадоксально, ибо главный принцип даосизма — неукоснительное следование естественному (цзы-жань) пути (дао) природы.

Понимание человека как субстантивированной и индивидуализированной жизни логически связано с китайским способом отсчитывать его возраст не с момента выхода из утробы матери, а с момента зачатия, ибо, действительно, тогда возникает новый комок жизни. Подобным пониманием человека обусловлено и традиционное для Китая представление (Кстати сказать, достаточно проницательное и подтвержденное наукой) о том, что его обучение начинается, как сказано в «Троесловном каноне» (Сань цзы цзин), «во чреве матернем еще до рождения». Находящееся в материнском лоне существо может быть «обучаемо» хотя бы потому, что уже в самом его семени — цзин с телесностью слита воедино духовность.

Цзин — специфический и весьма трудно переводимый термин. Его исходное значение — «отборный, очищенный рис» (см., например, описание меню Конфуция в «Суждениях и беседах» — Лунь юй, Х, 8). Расширившись, оно обрело два семантических полюса: «семя» (физическая эссенция) и «дух» (психическая эссенция). Таким образом, понятие цзин выражает идею непосредственного тождества сексуальной и психической энергий. Закрепленная термином «либидо», аналогичная фрейдистская идея, после многовекового освященного христианством противопоставления сексуального и духовного начал как двух антагонистов, стала для Европы откровением, хотя для ее «языческих» мыслителей она была достаточно очевидной. На подобной основе зиждились китайские, в особенности даосские, теории продления жизни посредством накопления анимосексуальной энергии.

Вероятно, всем культурам знакомо более или менее проясненное разумом интуитивное представление о сперме как жизненно-духовной сущности, растрата которой смертоносна, а накопление — животворно. В разных частях света обыденная логика из этой предпосылки выводила стремление к половому воздержанию, безбрачию (целибату) и даже самооскоплению во имя сохранения своих жизненных и духовных сил. А древнекитайские мыслители, и прежде всего даосы, выдвинули «безумную идею», предложив идти к той же цели, но обратным путем — максимальной интенсификации половой жизни, однако в чем состоит весь фокус — предельно минимализируя и даже сводя на нет семяизвержение.

Поэтому глубоко ошибается тот, кто усмотрит в даосской рекомендации совершать за ночь половые акты с десятком женщин выражение безудержной распущенности и непомерного сладострастия. Мало того, даже в специальных эротических сочинениях секс не рассматривается как нечто самоценное (например, высшее наслаждение или воссоединение со своей половиной иного пола), но лишь как средство достижения более высоких ценностей, охватываемых понятием «жизнь». На первый взгляд, поражает конвергенция даосского витализма с христианским персонализмом Н. А. Бердяева (1874–1948 гг.), утверждавшего, что «победа над рождающимся сексуальным актом будет победой над смертью». Однако, если всмотреться внимательнее, то обнаружится, что диалектическое единство любви и смерти отражено в древнейших мифах человечества и представлено фрейдистской метафорой тайного родства Эроса и Танатоса в современной сексологии и культуре в целом.

Основополагающая для Китая идея взаимопроникновения женского в мужское и мужского в женское, самым непосредственным образом воплощенная в символе Тай-цзи, где инь внедрено в ян, а ян — в инь, и закрепленная в таких мировоззренческих формулах, как «Сын неба (т. е. император. — А. К.) — отец и мать народа». (Шу цзин, гл. 24/32 Хун фань — «Величественный образец», раздел 5), на Западе была впервые отчетливо сформулирована на рубеже XIX–ХХ веков, прежде всего О. Вейнингером (1880–1903) в книге «Пол и характер».

Древнегреческий миф о прорицателе Тиресии, превратившемся в женщину и через семь или восемь лет возвратившем себе мужской облик, свидетельствует о восприятии подобной трансформации как обусловленной сверхъестественным вмешательством богов исключительной ситуации, в которой, кроме того, оба состояния неравноценны. С одной стороны, превращение в женщину представлено в качестве наказания, но с другой — Тиресий заявляет спорящим богам, что женское сексуальное наслаждение втрое или даже в девять раз сильнее мужского.

В средние же века представление о разнокачественности мужской и женской природы было чрезвычайно усилено библейским мифом об их различном происхождении: «органическом» («из ребра, взятого у человека») у женщины и «неорганическом» («из праха земного») у мужчины (Бытие, 1, 2). Идеологически питавшая традиционный для Запада патриархат оценка женщины как «сосуда зла» в равной степени зиждилась на греческой и иудейской мифологии (ср. изложенный Гесиодом миф о мстительном создании Зевсом женщин на «погибель смертным» (Теогония, 570–616) со словами Екклесиаста (7:26) о том, что «горче смерти женщина»).

В отличие от западного взгляда на транссексуализм как аномалию или сверхъестественный казус, китайская эротология признавала его нормальность и естественность, отвечающую самому общему мировому закону постоянного перехода инь и ян, а также позднее привнесенному буддизмом представлению о кармически обусловленных перерождениях в «колесе жизни». Поэтому в китайском религиозно-мифологическом сознании совершенно органично произошло превращение мужчины-бодхисаттвы Авалокитешвары в покровительницу женщину богиню Гуаньинь и, наоборот, связанного с культом лягушки женского божества в бога домашнего очага Цзао-вана.

Однако в подтверждение хитрости мирового разума и к удивлению наших современников транссексуализм получил практическое, медицинское и юридическое осуществление на Западе, а не в Китае, где он издавна существовал не только как миф, религиозно-философская идея или психологический стереотип, но и как культурный институт, прявлявшийся в театральной традиции исполнения женских ролей мужчинами и широком социально значимом использовании евнухов. Сам способ кастрации последних — полное удаление пениса и тестикул, будучи в функциональном аспекте явно избыточным, свидетельствует о натуралистическом стремлении к максимальному соматическому сближению с противоположным полом, ибо производит эффект уподобления вульве.

Женская доминантность в китайском мировоззрении распространяется и на всю сексуальную сферу, которая в целом определяется женским символом инь. Об этом же сигнализирует и еще один важнейший символ — «киноварь» (дань), который с одной стороны знаменует собой женщину (в противоположность «свинцу», знаменующему собой мужчину), обладательницу «киноварной щели» (дань сюэ), с другой — является общим определением алхимии как в значительной мере основанной на эротологии теории и практики продления жизни, а также служит обозначением важнейших центров сексуальной энергии в теле человека — его «киноварных полей» (дань тянь).

Древнекитайские философы сумели рационализировать и выразить в понятийной форме свойственные вообще мифологическому сознанию панэротические представления о человеческой сексуальности и половой дифференциации как проявлении космических, мироуправляющих, божественных сил. Поэтому самые общие категории китайской философии, науки, культуры, обладают особыми эротическими смыслами. Например: инь и ян («темное/пассивное» и «светлое/активное») — «мужское» и «женское», син («природа») — «пол», дэ («благодать») — «сексуальная потенция», цзин («дух») — «сперма» и т. д.

Коренящаяся в архаических глубинах человеческого бытия вера в то, что «любовь и голод правят миром», стала в ХХ в. не только мировой религией, но и мировой философией № 1 благодаря таким пророкам, как З. Фрейд и К. Маркс. Однако следует признать, что пальма первенства в формировании подобного, философски и даже научно (по крайней мере в той же степени, в какой научны фрейдизм и марксизм) обоснованного мировоззрения принадлежит китайским теоретикам.

В согласии с общей натуралистической ориентацией китайской мысли этот вид эротологии представлял собой отнюдь не самостоятельную и самодостаточную дисциплину, а подраздел своеобразной антропологии как общей теории организмически целостного человеческого существования. В условиях отсутствия антагонистического расчленения последнего на дух и тело все, даже самые, на первый взгляд, малозначительные, факторы материального воздействия на человеческую плоть приобретают духовное измерение, и наоборот. В этом, кстати, состоит одна из тайн генетического сродства философии и медицины, особенно ярко проявившегося в китайской культуре.

Образ тотальной медицины, с одной стороны, вторгающейся в таинство зарождения человеческой жизни, а с другой — пытающейся засветить черный ящик сложнейших психических отправлений, кажется продуктом ХХ века, но в действительности, он столько же архаичен, как и большинство новоявленных мифологем. Прямое свидетельство тому — исходное значение слова «знахарь», демонстрирующее древнюю веру в то, что лекарь — это универсальный знаток. Семантика же этого слова указывает на сверхъестественные интенции медицинских работников далекого прошлого, видевших в медикаменте не просто лекарство, но и волшебное зелье, а в особенности приворотный любовный напиток, что подтверждается и этимологией более респектабельного и более современного термина «врач», также исходно имевшего значение «колдун». Соответствующий китайский термин и тоже изначально совмещал значения «врач» и «колдун», о чем, в частности, свидетельствует определение в классическом словаре Гуан я (III в.): «Врач — это колдун».

Подобное универсальное сращивание смыслов обнаруживает древнейшее представление о медицине как тотальной технике и технологии преобразующего воздействия на физические и духовные, естественные и сверхъестественные отправления человеческого организма. Данное понимание сферы деятельности врача коренным образом отличается от ее материалистического сужения на Западе в новое время до чистой «физики». Представитель традиционной китайской медицины при всем желании не мог бы превратиться в такого «физика», поскольку главным предметом его забот всегда оставалась пневма-ци, которая считала субстанциальной основой не только тела, но и души, а следовательно, ее преобразователь достоин квалификации «инженера человеческих душ».

Пожалуй, важнейшим центром соединения физических и психических, телесных и духовных, материальных и идеальных функций человека является его эротическое начало, главным символом которого недаром выступает сердце — центральный орган человеческого тела, с точки зрения китайских теоретиков не только руководящий всеми остальными органами, но и концентрирующей в себе психическую энергию. При подобном взгляде на вещи контроль за всей многомерной сферой эроса, от примитивного полового акта до сложнейшего любовного переживания, становится прерогативой врача, что, однако, диаметрально противоположно тенденции античной медицины на Западе начиная с первых веков н. э. уподоблять сексуальную деятельность болезни, проявляющейся в конвульсиях и эпилептоидных припадках.

Сверхидеей китайской антрополгии было продление жизни, что вылилось в многовековые поиски эликсира бессмертия, философского камня, которые в свою очередь привели к пионерскому синтезу медицины и алхимии (фактически ятрохимии).

Понимание двух полов как двух разных видов природы, точнее даже разных «природ», различающихся между собой, не меньше, чем огонь и вода, обнаруживает радикальную противоположность женщины и мужчины, которая в эротологической терминологии названа «враждой», или «соперничеством» (ди). Наоборот, в кардинально маскулинизированной культуре Запада явное признание неравноценности и противоположности мужчины и женщины сочеталось с христианской верой во внеполовую природу человека.

Библиография

Антология даосской философии/Сост.В. В. Малявин и Б. Б. Виногородский. М., 1994.

Би Сяошэн. Цвет абрикоса. М., 1992.

Гулик Р. Ван. Сексуальная жизнь в древнем Китае. СПб., 2000.

Китайский эрос/Сост. А. И. Кобзев. М., 1997.

Малявин В. В. Молния в сердце. М., 1997.

Павильон наслаждений: Китайская эротическая поэзия и проза/Сост. И. Лисевич, И. Топорков. М., 2000.

Полуночник Вэйян, или Подстилка из плоти. М., 2000.

Хьюмана Ч., У Ван. Тайны китайского секса. Взгляд за ширму. М., 1995.

Хьюмана Ч., Ву В. Инь-Ян. Китайское искусство любви. М., 2000.

Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе/Сост. А. И. Кобзев. Иркутск, 1994. Т.1–3.

Beurdley A. et al. The Clouds and the Rain. The Art of love in China. Fribourg; L., 1969.

Byron J. Portrait of Chinese Paradise. Erotica and Sexual Customs of the Late Qing Period. L., 1987.

Etiemble. Yun yu. Essai sur l’erotisme et l’amour dans la Chine ancienne. Geneve; P.; Munich, 1969.

Levy H. S., Ishihara A. The Tao of Sex. California: Lower Lake, 1989.

Smedt M. Chinese Erotique. Fribourg. Geneva, 1981.

Тема № 15

Эфир 03.10.2001

Хронометраж 1:16:00

www.ntv.ru

Сайт управляется системой uCoz